Венеру Милосскую нашли 8 апреля 1820 года. Вот уже два столетия эта скульптура будоражит своими неразгаданными тайнами умы историков, художников и искусствоведов. У безрукой богини с греческого острова Милос множество загадок. Более того, их число множится едва ли не с каждым годом. Предлагаем вам 5 главных тайн изваяния, которое считают самым загадочным в истории.

Обнаружил античную скульптуру дивной красоты не археолог, а обычный греческий крестьянин Йоргос Кендротас. Артефакт был скрыт в нише руин одной из построек древнего города Милоса. О своей находке грек сообщил квартировавшимся на острове французским офицерам.

Военные не разбирались в древностях, но были не прочь подзаработать на их продаже, Поэтому они сбыли статую Шарлю Франсуа Ривьеру — послу Франции в Турции. Ривьер был настолько любезен, что подарил статую королю Людовику XVIII, а тот поместил ее в 1821 году в Лувр. Там Венера Милосская находится и по сей день.

А были ли руки?

Удивительно, но мы до сих пор не знаем, были ли у Венеры руки, когда ее обнаружили. Скульптуру видело немало людей, заслуживающих доверия, при этом их рассказы очень противоречивы. Классическая версия гласит, что с фигурой девушки, разбитой на две части, был еще и фрагмент руки — кисть, держащая яблоко. Куда делась рука Венеры, никто не знает.

Известный французский мореплаватель Жюль Дюмон-Дюрвиль, который увидел скульптуру одним из первых, описал ее в своих мемуарах. Офицер утверждал, что у Венеры были руки. Левая, поднятая вверх, держала яблоко, а правая придерживала складки ниспадающей ткани.

Рассказ француза вызывает сомнение. Именно Дюмон-Дюрвиль привез послу Ривьеру рисунок статуи в Константинополь и предложил ее купить. На рисунке у Венеры были обе руки, а вот привезли статую покупателю уже без рук. На вопрос о том, что произошло, капитан Дюмон-Дюрвиль поведал приключенческую историю, достойную пера Жюля Верна.

Оказывается, когда французские моряки несли статую по тропе к морю, чтобы погрузить на корабль, на них напали. Непонятно, кто это был — то ли греческие пираты, то ли турецкие янычары. Отважные французы отбили атаку, но при этом неоднократно роняли драгоценную Венеру, отбив ей руки и нос. После того как статуя оказалась на корабле, никто не захотел возвращаться на негостеприимный берег за отбитыми частями.

Это прекрасный образец приключенческой литературы, написанный видавшим виды моряком. Но большинство исследователей уверены, что Дюмон-Дюрвиль просто лжец. Венера ему досталась без рук, а нарисовал он ее с руками, чтобы выгоднее преподнести послу. Атака на берегу была им выдумана, чтобы оправдать нетоварный вид Венеры.

Венера или Амфитрита?

Забавно, но никто точно не знает, кого хотел изобразить древний скульптор. Сейчас работа описана в Лувре как Венера Милосская — скульптура эллинистической эпохи, созданная между 130 и 100 годами до нашей эры. Так ее и признают во всем мире уже два столетия.

Почему все решили, что девушка из белого мрамора — Венера (Афродита)? Вывод такой сделали лишь потому, что именно богиню красоты чаще всего изображают частично или полностью обнаженной. Никаких надписей на скульптуре нет, а также отсутствуют любые атрибуты, по которым часто опознают богинь и богов.

Есть мнение, что Венера — это Артемида, а в отбитой руке она сжимала лук. Также кое-кто утверждает, что древний автор изобразил Данаиду, держащую в руке амфору. Но чаще всего настаивают на том, что в руке был трезубец, а девушка — не кто иная, как морская богиня Амфитрита. Культ морской девы, кстати, был очень популярен на Милосе. Если же фигура изображала Венеру, то в руке ей полагалось держать яблоко раздора или щит, выкованный богом Вулканом.

Кто автор?

Венера Милосская удивительно напоминает другую скульптуру — Афродиту Книдскую, работы Праксителя. Поэтому длительное время автором статуи считали этого грека, жившего в 5 веке до нашей эры. Но потом было решено, что ее создал Александр Антиохийский. Кто-то вспомнил, что когда статую нашли, то с ней был постамент с надписью: «Александрос, сын Менида, гражданин Антиохии на Меандре, сделал эту статую».

Какое-то время Александра считали автором, но потом усомнились и в этом. Дело в том, что постамент куда-то пропал, а достоверных данных о подписи не оказалось. Теперь Венера Милосская официально числится работой неизвестного мастера. Ученые решили, что так будет справедливо. Может быть, это вообще качественная древняя копия чьей-то работы — копировать шедевры в 5-4 веках до нашей эры было очень модно.

Высказали свое мнение и коллекционеры древностей. Известный собиратель предметов античности Клод Тарраль в свое время заявил, что Венера — это плод таланта, жившего во 2-1 веках до нашей эры, скульптора Александра Родосского. Самая известная работа этого мастера — скульптура «Лаокоон и его сыновья». Вопрос авторством так и остается открытым до сих пор.

Венера в цвете

Как и многие другие греческие и римские скульптуры, Венера Милосская когда-то была раскрашена. В складках ее нескромного одеяния были найдены следы краски. При этом эксперты утверждают, что хоть остатки вещества сейчас еле видны, когда-то это была очень яркая работа.

Кроме этого, в районе плеча правой руки у Венеры был браслет, скорее всего, из металла. На участке руки, который сохранился, хорошо видны отверстия от крепления аксессуара. Шею статуи украшало ожерелье — от него остались еле заметные бороздки на мраморе. Но и это не все. Скорее всего, у богини в ушах были… серьги! Мочки ушей Венеры оказались отбиты еще в античности какими-то бессовестными мародерами.

Продукт пиара

Даже не слишком искушенный в древнем искусстве человек заметит, что Венера Милосская — не самая красивая статуя. При этом ее принято считать эталоном женской красоты. Секрет кроется в несложных PR-технологиях начала 19 столетия. В 1815 году, после поражения Наполеона, Франция отдала Италии похищенную военными Венеру Медичи.

Французам очень хотелось иметь в своем распоряжении что-то классическое, прекрасное, шедевральное. В качестве такого объекта была избрана богиня с отбитыми руками Венера Милосская. Ее выставили в Лувре 7 мая 1821 года и из премьеры сделали важное событие. На мероприятие в музей пригласили послов Турции, Англии и Голландии. Презентация была обставлена дорого и помпезно.

Венерой Милосской было положено восторгаться и это тщательно исполнялось. Дифирамбы скульптуре пели художники, критики и искусствоведы. Правда, нашлись и критики, поставившие под сомнение ее художественную ценность. Например, известный художник Пьер Ренуар находил Венеру нелепой и описал ее как «большого жандарма». Но голоса скептиков терялись на фоне хвалебного хора.

Безрукая Венера до сих пор считается ценнейшим достоянием французского народа. А по сути она была просто украдена у народа Греции Дюмон-Дюрвилем и его дружками. На момент обнаружения скульптуры, в этой стране не было закона, запрещающего вывоз древностей. Многострадальную землю Эллады грабили все кому не лень.

О том, какая женская профессия считается древнейшей, известно всем. В то же время о самой старинной мужской знают не все. Связана она не с интимными услугами, как можно подумать. Называлась она… «парасит» и именно от нее произошло известное ругательство «паразит», обозначающее дармоеда.

Слово «парасит» переводится с греческого как «сотрапезник». Так в Древней Греции называли людей, развлекавших гостей на пиру. Они должны были уметь поддерживать беседы на самые разные темы, начиная от военных и заканчивая философскими. Возлежа за столом, как это было принято в античности, парасит мог за чаркой вина часами рассуждать о смысле жизни, декламировать стихи, рассказывать городские сплетни, басни и анекдоты.

Это была непростая профессия. Успешным в ней мог стать только хорошо образованный человек, с подвешенным языком. Умелые параситы были очень востребованы. К ним относились с уважением, делали подарки и, разумеется, сытно кормили. У профессионалов был очень плотный график и их приглашали разделить трапезу почти каждый день. Параситом мог стать любой человек, необязательно свободный. Известно немало случаев, когда этим делом занимались рабы. Свою карьеру баснописца легендарный Эзоп начинал именно в качестве парасита. Знатные греки наперебой звали хромого и уродливого невольника к столу, восхищаясь его рассказами.

Чуть позже этот опыт переняли у греков римляне. Но требования к параситам у них были уже не такие жесткие. Граждан Рима мало интересовала философская болтовня. Задачей параситов на пиру была лесть в адрес хозяев и всяческое восхваление их дома. Также в ходу были остроты и шутки, нередко пошлые.

Как «парасит» превратился в «паразита»

Так некогда уважаемая профессия деградировала. Именно тогда слово «парасит» приобрело свою современную негативную окраску. Римские драматурги начали показывать в спектаклях параситов в качестве комических персонажей. Они были назойливыми, жадными и льстивыми любителями дармовщины.

Некоторые историки считают, что именно параситы были предшественниками шутов. Те тоже жили при господине, развлекали его и гостей своей болтовней и ужимками, терпели оплеухи и унижения.

Спарта была одним из сильнейших государств Древней Греции. Остальные греки поражались доблести спартанцев и социальным устройством города. Да, соседи восхищались Спартой, но перенимать обычаи его жителей не спешили. Даже в те жестокие времена повседневная жизнь и обычаи спартанцев воспринимались суровыми и чрезмерно жестокими.

Реформы Ликурга

В начале своего существования Спарта, расположенная в области Лакония, развивался как типичный древнегреческий полис. С VI века до нашей эры археологи отмечают резкое обеднение культурного слоя. Именно в это время Спарта ввела реформы, предложенные законодателем Ликургом, чье имя переводится как Волк. Благодаря этим преобразованиям город смог победить соседнюю Месинию и присоединить ее плодородные земли к своему государству.

С этого времени начинается восхождение Спарты к величию. Город становится главной военной силой региона. Мощь Спарты была обусловлена ее внутренним устройством. Перед тем как ввести свои реформы Ликург побывал на Крите, в Египте, на Ближнем Востоке и решил, что сила государства в однообразии народа и его готовности жертвовать собой ради благополучия Родины.

Город напоминал военный лагерь, где в окружение многочисленного покоренного населения жили малочисленные свободные граждане-спартанцы. Периэками называли свободных ремесленников, лишенных гражданских прав, а илотами — крестьян-полурабов. Ограничения на все Спартанцам запретили путешествовать. За границу они могли попасть только во время военного похода. В город не пускали и иностранцев, которые могли принести новшества, представляющие угрозу для традиций. Под запрет попала драматургия, науки, искусство. Исключение делалось только для песен, которые ограничивались военными маршами.

Спартанцы отказались от роскоши и богатства, которые Ликург считал главной причиной падения любого государства. Вместо привычных монет, ввели громоздкие и неудобные в использовании бруски из железа. Чтобы металл был хрупким, его закаляли в уксусе. Запрещалось делать надписи на надгробных плитах. Только царям и совершившим геройский поступок воинам разрешалось написать на камне имя.

Гражданам города запрещалось употреблять алкоголь. Спартанцы специально напаивали рабов и показывали их детям. Юноши видели, как низко падает пьяный человек и с брезгливостью относились к вину.

Казарма вместо семьи

В семь лет спартанских мальчиков забирали от родителей и отправляли в военные лагеря. Там они готовились стать воинами. До 12 лет им не выдавали одежды, спали дети на настиле из лозы, которую должны были сами наломать голыми руками. Мальчиков почти не кормили, а еду они добывали воровством, которое поощрялось. Воспитатели считали, что так у детей развивается хитрость и храбрость. Однако если их ловили за воровством, то жестоко наказывали.

Детей учили сражаться мечом, метать копья, быстро бегать и обходиться в походе малым. В процессе обучения спартанцы превращались в универсальных солдат, равных которым в Греции не было.

Чтобы мальчики привыкли к крови, им разрешались так званые криптии. Группы подростков ночью врывались в селения рабов-илотов и грабили их. В такие набеги они убивали самых сильных мужчин. В 17 лет юношей ждало последнее испытание. В храме Артемиды их били по спине мокрыми розгами. Во время побоев юноша должен был не издать ни звука. Иначе самого новобранца и его семью ждал позор.

Свободные спартанки

Девушки также проходили обучение, в том числе военное и были под стать парням. В те времена спартанские женщины считались самыми свободными в Греции.

Когда один из афинян сказал спартанской царице Горго, что: «Одни вы, спартанки, делаете, что хотите со своими мужьями» Женщина ответила: «Да, но ведь одни мы и рожаем мужей». Аристотель говорил, что в отличие от мужчин спартанки живут свободней остальных гречанок. Он писал, что они дерзки в повседневной жизни, сильны физически и управляют своими мужьями.

Главной задачей спартанки было рождение здорового ребенка, из которого вырастет сильный боец. Именно поэтому девушки занимались спортом. Выступая в спортивных соревнованиях, что в те времена для девушек было недопустимо, они практически не носили одежды.

Лаконичность и черная похлебка

С детства воинов учили говорить коротко и по делу. Историк Ксенофонт писал, что можно быстрей дождаться слова от мраморной статуи, чем от юного спартанца. Манера коротко и ясно изъясняться стала называться в Греции лаконичностью, так как Спарта находилась в области Лакония.

Показательный пример лаконичности связан с македонским царем Филипом II.

В письме адресованном Спарте, он написал: «Советую вам сдаться немедленно, потому что, если моя армия войдет в ваши земли, я уничтожу ваши сады, порабощу людей и разрушу город».

Спартанцы ответили коротко: «Если».

Основной едой жителей Лаконии была легендарная кровяная черная похлебка, точный рецепт которой сегодня утерян. Известно, что ее ингредиентами были свиные ноги, кровь, чечевица, соль и уксус.

Когда персидский царь приказал пленному спартанцу сварить ему такой суп, то сказал: «Теперь я понимаю, почему спартанцы так храбро идут на смерть: им милее гибель, чем такая еда».

Плутарх писал, что черная похлебка — еда стариков. Ветераны, понимая, что для службы нужны силы, отказывались от своего мяса и отдавали его молодым воинам.

Однако ничто не вечно. Время съедает все, и остановить его суровым воспитанием, отказом от денег и самопожертвование не получится. Постепенно звезда Спарты закатывалась. Ее граждане гибли в многочисленных войнах, воинов не хватало даже для обороны.

Верхушка общества стала нарушать заветы Ликурга, и накапливала богатства. Соседи с развитой экономикой теснили спартанцев по всем фронтам, а сил отбиться не было.

В 146 году до н. э. город попал в зависимость от Рима, который в память о былом величии сохранил ему внутреннее самоуправление.

История родилась на западном побережье Анатолии. Детство ее прошло в Риме, а подростковый бунт пришелся на Ренессанс. В XIX веке, выучившись языку фактов, история повзрослела. В XX веке она научилась критическому анализу и оформилась в знакомую нам научную дисциплину — строго рациональную, со своей методологией и критериями истины. Рассказываем о детстве и взрослении истории, фальсификациях, преследованиях историков и победителях, которые ее пишут.

О праве победителей, субъективизме и точках зрения

Говорят, что историю пишут победители. Авторство этой фразы приписывается британскому премьер-министру Уинстону Черчиллю, немецкому гросс-адмиралу Альфреду фон Тирпицу, рейхсминистру Герману Герингу, историку Луи Блану и писателю Джорджу Оруэллу. На Нюрнбергском процессе Геринг действительно сказал: «Der Sieger wird immer der Richter und der Besiegte stets der Angeklagte sein», что в переводе означает: «Победитель всегда будет судьей, а побежденный обвиняемым». Черчилль в речи перед Палатой общин 23 января 1948 года в шутку предложил «оставить прошлое истории, тем более, что я намерен написать эту историю сам». Луи Блан (1811-1882) в «Истории десяти лет» писал о Робеспьере: «Побежденный, чья история была написана победителями», а в «Истории Французской революции» — о якобинцах: «История побежденных, написанная победителями». Альфред фон Тирпиц после поражения Германии в Первой Мировой войне в «Воспоминаниях» 1919 года также отмечал: «Историю пишет победитель».

И, наконец, Оруэлл — 4 февраля 1944 года в газете Tribune: «История пишется победителями».
В 1891 году сенатор от штата Миссури Джордж Грэм Вест, бывший конгрессмен от Конфедерации, использовал эту фразу в речи, перепечатанной Kansas City Gazette и другой периодикой на следующий день, 21 августа 1891 года:

«Во всех революциях побежденными являются те, кто виновен в измене, даже со стороны историков, ибо история пишется победителями и создается в соответствии с предрассудками и предубеждениями».

Таким образом, установить точную дату и точное авторство интересующего нас афоризма невозможно. Проигравшие, например, Геринг или Тирпиц, используют эту фразу, чтобы подчеркнуть, что правды и справедливости им не добиться, и ставят тем самым под сомнение объективность исторического знания. Если же мы приписываем цитату Черчиллю или Блану, смысл ее меняется: в этом случае она служит аргументом для пересмотра подхода к истории и предлагает учитывать положение проигравших. Не только сама эта фраза, но и обращение с ней, возможность включать ее в разные контексты, служит иллюстрацией того, сколь существенно наши знания о прошлом зависят от точки зрения.

История состоит из совокупности установленных фактов, расставленных в соответствии с представлениями исследователя.

Почти любое историческое событие, факт или слово можно оценивать по-разному. Падение Римской империи, с одной стороны, указывает на кризис государственности и внутреннюю дестабилизацию. Римские институты, с другой стороны, пережили варварское вторжение и растворились в структуре новых европейских обществ, что доказывает их устойчивость. Для монархистов Октябрьская революция всегда будет трагедией и катастрофой, для большевиков — триумфом и победой. Суждения об исторических событиях окрашены в тона мировоззренческих и идеологических предпочтений — конфессии, национальности, гражданства, политических взглядов.

Наша картина Греции V века до н.э. дефектна не только потому, что у нас недостает части информации о ней, но и потому что она изначально создавалась по большей части небольшой группой людей в Афинах. Мы много знаем о том, как выглядела Греция того времени для афинского гражданина, но почти ничего о том, какой она была для спартанца, коринфянина или фиванца, не говоря уже о персе, рабе или другом негражданине. Картина, которую мы видим, заранее предопределена не только случаем, но и людьми, в большинстве случаев разделявшими определенные идеалы или воспитанными в определенной социально-культурной парадигме.

Память человека избирательна: мы склонны преувеличивать значимость некоторых событий прошлого и плохо помним другие.

Героизируем друзей и демонизируем врагов. Видим свою страну центром исторического процесса и с меньшим интересом следим за чужими. Особенности нашей индивидуальной памяти легко расширить до общечеловеческих категорий. Размышляя о том, что такое история, мы выбираем ответ, который будет отражать то, каких взглядов мы придерживаемся и к какому обществу принадлежим.

О рождении истории, первых оппозиционных исследователях и предтечах альтернативной истории

Место рождения истории — Милет, «жемчужина Ионии», полис на западном побережье Анатолии, где в VI веке до н.э. появились произведения нового типа. Ионийские философы, отвернувшись от привычных поэтических и мифологических форм, обратились к прозаическим описаниям. Кроме окружающей действительности, они описывали и прошлое — не просто пересказывали некие события, но и анализировали их. Конечно, авторы той эпохи все еще опирались на предания и мифы, считая, что в целом картина мира, данная в них, верна, а если отбросить сверхъестественное, то с легкостью обнаружишь истину. Об античной «истории» можно говорить только с очень большой долей условности. Она сильно отличалась от привычной нам. Да и самого слова «история» тогда еще не существовало. Историческими изысканиями занимались логографы (от λόγος, logos — прозаическое произведение и γράφω, grapho — пишу). Они уже пользовались источниками — письменными (списки должностных лиц и победителей Олимпиад, например) и устными (предания о богах и героях, мифы). На основе этих источников создавались крупные произведения: чаще всего задача состояла в том, чтобы собрать как можно больше материала по одной теме. Описывали страны, генеалогию знатных родов, военные походы. Так, Харон составлял описание Персии, Ксанф — Лидии.

Первым историком, который не стал ограничиваться рамками одного государства, был Геродот.
Он родился ориентировочно в 484 году до н.э. и около десяти лет путешествовал по разным странам, с которыми Греция вела торговлю. Геродот не только записывал данные о природе посещаемых мест и местном образе жизни, но и собирал рассказы очевидцев. Его труд стал переходом от «описания земель» к истории в более или менее привычном нам, хотя и глубоко архаическом смысле. Свое повествование он начал так:

«Геродот из Галикарнасса собрал и записал эти сведения, чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности, в особенности же то, почему они вели войны друг с другом».

Греко-персидские войны, ради которых затевался труд Геродота, продлились четверть века, но для того, чтобы описать их причины, потребовалась огромная историческая ретроспектива. Геродот, по преданию, называл свое сочинение «Музы», отчего александрийские публикаторы разделили его на девять книг, каждой из которых дали имя той или иной музы. Геродот, как правило, приводит несколько источников и иногда ранжирует их по тому, насколько они заслуживают доверия («существует еще и третье сказание, ему я больше всего доверяю»). Свое произведение автор еще не называл историей. В сохранившихся текстах слово «история» для обозначения литературного жанра впервые употребил Аристотель в «Поэтике» — то есть только в середине IV века до н.э.

«Историк и поэт различаются не тем, что один пишет стихами, а другой прозою (ведь и Геродота можно переложить в стихи, но сочинение его все равно останется историей, в стихах ли, в прозе ли), — нет, различаются они тем, что один говорит о том, что было, а другой о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории — ибо поэзия больше говорит об общем (τά καθόλου), история — о единичном (τά καθ’έκαστον)».
Аристотель «Поэтика»

В конце V века до н.э. Фукидид, командующий афинскими военными силами во Фракии, взялся за исторический труд принципиально нового формата. Только что проигравший сражение, сосланный из Афин, он написал повествование о Пелопоннесской войне. Свой труд Фукидид начал сразу после окончания кампании, а материалы собирал еще во время военных действий. Он стремился именно к «отысканию истины». Фукидид писал, что логографы и Геродот «слагают», а он «описывает». Фукидид использовал тексты договоров, официальных постановлений. Правда, конечно, был предвзят: например, Афины, по его мнению, должны были господствовать в Элладе из-за своего духовного превосходства. Во введении к основному тексту автор дает некоторую аналитику по поводу неизбежности войны, в основе которой — страх Спарты перед расширением афинского могущества.

Однако мир менялся: на смену разрозненным эллинистическим образованиям, бесконечно враждовавшим между собой, пришла тяжеловесная римская государственность.

Всего за несколько десятилетий множество разрозненных земель сложились в единую империю. Оформился новый тип исторического сочинения — всеобщая история. За него взялся Полибий, считавший, что «раньше события на земле совершались как бы разрозненно, ибо каждое из них имело своё особое место, особые цели и конец. Начиная же с этого времени история становится как бы одним целым, события Италии и Ливии переплетаются с азиатскими и эллинскими, и все сводятся к одному концу». В своей «Всеобщей истории» он впервые выделил некие естественные циклы, по которым развивается государство — похожие на юность, зрелость и старение человека. Он приблизился к пониманию истории как науки о закономерностях человеческого развития. Полибий анализировал причинно-следственные связи — правда, некоторые причины и следствия все еще традиционно для своей эпохи объяснял ролью Фортуны. Полибий приписывал истории нравственно-воспитательную функцию и писал: «уроки, почерпаемые из истории, наивернее ведут к просвещению», «повесть об испытаниях других людей есть вразумительнейшая или единственная наставница, научающая нас мужественно переносить превратности судьбы».

Рим стал центром мира, центром времени и истории. Ежегодно римские жрецы составляли анналы — записи событий. Обычно в них указывалось событие, приводился текст документа и, например, имя участника, но подробности, как правило, не записывались. Единая история Римского государства возникла, когда Тит Ливий написал состоящую из 142 томов «Историю Рима от основания города». Ливий стремился показать римский народ «в обрамлении величественного». Помимо прочего, его считают родоначальником направления, которое позже оформилось в альтернативную историю. Несколько глав своего труда Тит Ливий посвятил реконструкции гипотетического столкновения римлян и Александра Македонского, отвечая на собственный вопрос: «Каковы были бы результаты для Рима, если бы он был занят войной с Александром?»

Уже в античности стали появляться и фальсификации — тексты, выдаваемые за правдивую историю, но написанные с сознательными искажениями.

Например, в первые века н.э. в Риме появилось множество историй Троянской войны, якобы созданных ее участниками — «Дневник Троянской войны» Диктиса и «История о разрушении Трои» Дареса. Оба произведения скорее всего писались во II веке н.э. по-гречески, а затем были переведены на латинский. Во введениях рассказывалась загадочная история счастливой находки этих рукописей. Тысячу лет, до XVII века, слава Диктиса и Дареса была громче славы Гомера. На эти работы опирались историки, их цитировали.

В I веке н.э. появились «оппозиционные» исторические произведения. Они критиковали существующую власть, которую «дворцовые» источники обычно прославляли. Враждебные принципату (ранней империи) авторы подвергались преследованиям. Их сочинения уничтожались. Так, историк Кремуций Корд преследовался за то, что в своем исследовании посмел похвалить Брута и, говоря о Кассии, назвал его последним из республиканцев. Императору Тиберию это не понравилось, и сенат осудил историка на бессрочное заключение. В тюрьме Корд отказался от еды, не в силах вынести ареста, и, умирая, якобы грозил императору, что «история отомстит за историка». Цензуру пытались обойти выбором темы. Например, Валерий Максим собирал анекдоты (короткие рассказы), «чтобы у желающих почерпнуть что-то из этих примеров не было нужды в длительных изысканиях», а Квинт Курций Руф предпочитал писать об эпохе Александра Македонского, потому что к ней сложно было придраться.

После убийства тирана Домициана завершилась «эпоха дурных цезарей», и Публий Корнелий Тацит приступил к «Истории» и «Анналам».

Он считал, что писать следует sine ira et studio — без гнева и пристрастия, и принципиально отошел от придворной историографии, опираясь на наиболее враждебную принцепсам традицию. Отбирая материал, Тацит трактовал все в невыгодном для цезарей свете. Особенно внимание он уделял произведениям оппозиционных авторов — ритора Тита Лабиена, историка Кремуция Корда. Современник Домициана, Тацит видел множество примеров императорского деспотизма и ненавидел его. Личные взгляд повлияли на тацитовский стиль, который отличала пессимистичность и чувство вины. Самого историка прозвали обличителем тиранов.

Античный подход к прошлому всегда был пересказом жизни конкретного политического сообщества в конкретный момент времени.

Времяисчисление велось от произвольной точки. Например, в случае римских историков — от основания города Рима. Время одного общества не соотносилось со временем другого, связи между ними как бы не существовало. Развитие и распространение христианства поменяли взгляд на течение времени, определив, наконец, его начало (сотворение мира) и конец (второе пришествие). История стала видеться всеобщим процессом, в который включили все народы, существующие или существовавшие, все города, явления и события. В III-V веках Евсевий Кесарийский и Иероним предприняли попытку соотнести языческие события с христианскими, впервые выстраивая единую хронологию. В истории появилось линейное время. Епископ Оттон Фрейзингенский в семи книгах «Хроники» изложил всемирную историю от Адама до 1146 года. Рождение, Крещение и Страсти Христа постепенно утвердились в качестве основных вех летоисчисления. В 731 году Беда Достопочтенный ввел в историографию точку отсчета от Рождества Христова.

«Зрелище прошлого помогает нам, во-первых, понять планы и намерения Бога; оно наполняет сердца людей спасительным страхом перед Господом, показывая примеры кар и наград за действия людей и побуждая их следовать путями справедливости… Во-вторых, как выражаются языческие писатели, чужая жизнь является для нас наставницей, и тот, кто не знает прошлого, будет чувствовать себя среди современных ему событий подобно слепому… В-третьих, записи хроник служат для утверждения новых и отмены старых постановлений, для укрепления или ликвидации привилегий».
Иоанн Солсберийский в Historia Pontificalis о функциях истории

О критике источников, царице наук и революции в истории

В эпоху Ренессанса история перестала быть сферой деятельности Бога и стала сферой деятельности человека. В XVI веке началось активное обсуждение самого характера исторического знания. Появились десятки трактатов, прицельно обсуждавших историю. К началу XVII века история разделилась на две ветви — история/литература и история/реальность. Историческая художественная литература начала отделяться со времен Уильяма Шекспира и окончательно сформировалась к историческим романам Вальтера Скотта. В целом, однако, привязка истории к литературе сохранялась до XX века. Эту связь можно условно подтвердить, например, вручением Нобелевской премии по литературе в 1902 году историку Теодору Моммзену с формулировкой «Одному из величайших исторических писателей, перу которого принадлежит такой монументальный труд, как „Римская история“».

В раннее Новое время сложился также принципиально новый образ науки — знания принадлежали теперь не одному толкователю, а группе ученых, работавших в соответствии с научной методологией.

Но история пока еще не отделилась окончательно от других наук и не сформировалась в качестве отдельной дисциплины. Возродилась критика источников (пусть даже в самой базовой форме): Лоренцо Валла написал «Рассуждение о подложности так называемого Константинова дара». Он научно доказал недостоверность документа, изучив его язык и стиль и добавив к этому отсутствие упоминаний в других источниках. В 1681 году в Париже Жан Мабийон опубликовал работу De re diplomatica, в которой предложил методику оценки достоверности исторических материалов.

Эпоха Просвещения с ее активным интеллектуальным движением дала истории новый импульс. Историки начали преподавать в университетах. До этого историю в лучшем случае включали в «грамматику», теперь же историки участвовали в создании Французской академии (1635), Лондонского королевского научного общества (1660). Появились сильные централизованные государства, выросло национальное самосознание — вместе с ними появились и национальные истории, вписанные в общую историю. Герои, войны, революции, правители — все это укладывалось в национальный исторический нарратив. До 1914 года тема национального величия оставалась в истории одной из ведущих. Она постепенно угасла только после Первой Мировой войны, да и то не везде.

Историю стали использовать в качестве фундамента для политических преобразований.

Во Франции в XVIII веке развернулась полемика между «германистами» и «романистами». Первые во главе с графом Анри де Буленвилье («История древнего правительства Франции») считали, что основы французской государственности сложились в результате германского завоевания, и значит теперь германское племя франков, победители, по праву управляют народом, галло-римлянами. Вторые во главе с аббатом Жаном Батистом Дюбо («Критическая история установления французской монархии в Галии») не соглашались с ними. «Романисты» считали, что галло-римляне слились с переселившимися франками, и так сформировался французский народ: следовательно, раз никакого реального разделения нет, дворянство — узурпатор.

В России подобная дискуссия об установлении государственности происходила на страницах «Месячных исторических, генеалогических и географических примечаний в Ведомостях» (выходили в Санкт-Петербурге с 1728 года). Ломоносов и Миллер спорили там о норманнской теории. Ломоносов считал ее фальсификацией, принижающей российскую государственность. В целом в России со времен Петра I предпринимались попытки создания обобщающего труда по истории государства. Василий Татищев, например, подготовил «Историю Российскую с самых древнейших времен». Он первым попытался соотнести летописи друг с другом, провести их критическую оценку, изложить события более или менее доступным языком. Татищев выступал за государственную историографию, но существовали и более оппозиционные подходы. Так, например, Михаил Щербатов в «Истории России с древнейших времен» наоборот настаивал, что эпоха Петра I вызвала в обществе упадок «естественных добродетелей».
Следование Западу, по его мнению, заставило Россию сойти с изначально верного пути. Щербатов, не имея, по сути, никакой специальной подготовки, не только написал историю до 1610 года, но и ввел в оборот множество важных источников. В 1724 году была учреждена Петербургская академия наук, в которой нашлось место и для истории.

XIX столетие оказалось великим веком фактов. Облик прошлого теперь сильно зависел от того, как именно исследователь определял круг источников.

Историки-позитивисты XIX века отдавали предпочтение официальным документам — законам, дипломатическим протоколам. Статьи в прессе, мемуары и переписку они рассматривали как субъективные, а значит ненадежные источники. Сначала удостоверьтесь в фактах, говорили позитивисты, а потом делайте выводы из них. Фетишизм фактов XIX века дополнялся фетишизмом документов.

В XIX веке история занимала место царицы наук. Считалось, что она может не только дать объективное знание, но и помочь в разрешении существующих противоречий. Белинский называл XIX век веком историческим. В первой половине XIX веке в Германии оформилась школа Леопольда фон Ранке, «отца научной истории». Он настаивал, что историк должен реконструировал прошлое так, как оно происходило на самом деле — wie es eigentlich gewesen. Эти слова стали девизом историков, которые стремились теперь к максимальной объективности. В своем письме с инструкциями для авторов первой Кембриджской истории современности английский историк Актон писал, что «наше Ватерлоо должно быть таким, которое одинаково удовлетворяет французскому и английскому, немецкому и голландскому языкам». Появился принцип историзма — явления следовало рассматривать в их зарождении, становлении и отмирании. В России Николай Данилевский, автор книги «Россия и Европа», разработал цивилизационную теорию: он посчитал, что не существует общечеловеческой цивилизации, есть лишь отдельные культурно-исторические типы. Цивилизационный подход после него развивали также Освальд Шпенглер в «Закате Европы» и Арнольд Тойнби в «Постижении истории».

В 1941 году Марк Блок писал об истории как о науке, «переживающей детство», только начинающей «что-то нащупывать».

Второй раз история родилась именно в XX веке. В 1938 году оксфордский историк Робин Коллингвуд утверждал, что изучение истории переживает революцию, сравнимую с той, которая произошла в естествознания во времена Бэкона и Галилея. Он писал:

«…главным делом философии XVII века было считаться с естествознанием XVII века. Главное дело философии двадцатого века — считаться с историей двадцатого века. До конца девятнадцатого и начала двадцатого веков исторические исследования находились в состоянии, аналогичном состоянию естествознания до Галилея. Во времена Галилея с естествознанием случилось нечто (только очень невежественный или очень ученый человек взялся бы кратко сказать, что), что внезапно и чрезвычайно увеличило скорость ее прогресса и широту ее кругозора. Примерно в конце девятнадцатого века нечто подобное происходило, возможно, более постепенно и менее впечатляюще, но не менее определенно, в истории».

Исследования стали гораздо более научными. К критическому изучению источников добавилось критическое рассмотрение аргументов.

Подходы к изучению истории менялись, но главным в ней во все времена оставался поиск истины.

Цицерон писал еще в I веке до н.э.: «…первый закон истории — ни под каким видом не допускать лжи». Аврелий Августин соглашался с ним в V веке: «Задача истории — рассказывать факты правдиво». Иоанн Солсберийский в XII веке декларировал: «Историк должен служить истине». Вольтер в XVIII веке отмечал:

«История — это изложение фактов, приведенных в качестве истинных, в противоположность басне, которая является изложением фактов ложных».

Леопольд фон Ранке вторил им в XIX веке:

«История взяла на себя обязанность судить прошлое, поучать настоящее на благо грядущих веков. Данная работа не может служить источником вдохновения для таких возвышенных целей. Ее цель состоит только в том, чтобы показать то, что происходило на самом деле».

Литература:

Репина Л.П., Зверев В.В., Парамонова М.Ю. «История исторического знания»
Савельева И.М., Полетаев А.В. «Теория исторического знания»
Crawford R. M. History as a science
Carr E.H. What is History?
Блок М. «Апология истории»

Давайте пофантазируем, какой могла бы быть доска объявлений олимпийских богов:

— Вставлю молнию в брюки. Зевс.

— Продам печень. Все равно не нужна. Прометей.

— Досуг. Афродита.

— Куплю печень. Очень нужна. Дионис.

— Коррекция фигуры за один сеанс. Доктор Прокруст.

— Экотуризм с максимальным погружением в природу. Цирцея

— Дельтапланеризм с опытным инструктором. ИП Дедал & Икар.

— Шубы из элитной овчины. ООО «Язон и Аргонавты».

— Концерты и корпоративы (живой звук). Орфей.

— Делаю всякую ненужную фигню. Сизиф.

— Квест «Выйти из комнаты». Оригинальные подарки. Минос.

— Уборка квартир, домов и конюшен. Геракл.

— Скупка, продажа лома драгметаллов. Ломбард. Мидас.

— Изготовление памятников из материалов заказчика. ИП Медуза-Горгона

— Морские туры на Итаку. Одиссей

— Кастинг в проект «Богатая вдова». Реквизит обеспечу. Одиссей

— Овечья брынза. Самовывоз. Циклоп Полифем.

— Конкур и джигитовка. За утерянную целостность хребта ответственности не несем.
Кентавр Хирон.

— Любые монеты для нумизмата. Дорого. Харон.

— Лодочные прогулки в одну сторону. Две монеты любой страны и номинала. Харон.

— Собака в аренду. Аид.

— Элитная охрана круглосуточно. Дорого. Надежно. ИП Цербер.

— Тренировки, соревнования по тяжелой атлетике. Сверхтяжелый вес. Атлант.

— Поддержим вашу кандидатуру на выборах. Кариатиды.

— Органические удобрения. Недорого. Авгий.

— Оренбургские платки и палантины самоклеющиеся. Прочно, практично, оригинально. Арахна.

— Макраме, кружево циновки, гороскопы. Быстро и качественно. Мойры.

— В условиях самоизоляции ищу собутыльников по скайпу. Спиртное у каждого участника своё! Пан.

— Массаж, аккупунктура и лапараскопия печени на дому у заказчика. Без интима. Орёл.

— Любые сделки без посредников. Виртуозно. Взаимовыгодно. Гермес.

— Элитные сорта яблок. Красавицам скидки. ЗАО «Эрида&Геспериды».

— Яблоки садов Гесперид. Доставка ТК Геракла.

— Биодобавки, эликсиры, омолаживающая косметика. Экспресс-доставка. Гермес

— Акция: две головы по цене одной! (Только для жителей Лерны) Гидра.

— Аниматоры для взрослых. ООО «Оргия». Гора Парнас, спросить Вакханок.

— Мастер непорочного зачатия. Обучение. Феминисткам скидки. Гера.

— Экстремальное катание на колесницах. Фаэтон.

— Качественная пряжа от производителя.Прочность гарантируем. Ариадна.

— Стрельба из лука по движущимся мишеням. Корпоративы, тим-билдинги. Эрос.

— Сколочу крепкую семью. Кто не сколотится — прибью! Гера.

— Защитим суставы ног и сухожилия. Центр ортопедии и травматологии «Ахиллес & Со».

— Нескучные подарки и сюрпризы к любому случаю. ООО «Троянский конь».

— Золотые кресла от Гефеста: Оставайтесь дома!

кот Муксирура ©

Когда говорят, что мероприятие проходит под эгидой, скажем, ООН, хочется оглядеться, чтобы выяснить, под чем же это, собственно, мы находимся.

Но, кроме потолка и стен, мы ничего не увидим. Однако знаем, что мы под покровительством чего-то греческого, мифологического и божественного. Тогда поплыли к истокам. Открыв древнегреческий словарь, обнаруживаем, что эгида — козья шкура. Получается, что и Зевс «эгидодержавный», и Афина, и Аполлон, а за ними та же самая ООН прикрывают нас малоаппетитной накидкой мехом наружу. Конечно, шкура эта не абы чья, а знаменитой козы Амальфеи, которая вскормила маленького Зевса, когда его спасли от прожорливого отца Крона и тайно унесли в горы. Придя к власти, царь богов решил увековечить память о своей удивительной кормилице и превратил шкуру умершей козы в один из знаков могущества. Что ж, можно было бы и успокоиться, тем более что на статуях дочери Зевса, воительницы Афины, можно увидеть довольно симпатичную, даже кокетливую эгиду — меховую накидку, скреплённую брошью.

Но вот на брошь лучше не смотреть, потому что это голова горгоны Медузы! Немало смельчаков от одного такого взгляда обращались в камень. Герой Персей подарил Афине эту страшную добычу, обезглавив Медузу, единственную смертную из горгон. Но внимание: не только взгляд этой броши ужасен, но и волосы! Это змеи. И тут древнегреческие поэты и художники уносятся на крыльях своего воображения. Змеи переселяются с головы Медузы на саму эгиду, и мы уже можем видеть Афину, полностью оплетённую шипящими гадами. И милая сердцу богов шкура козы Амальфеи превращается в непробиваемую кожу гигантского змея.

Дальше — больше. Есть версия, что кожа, из которой сделана эгида, вовсе не змеиная, а почти человеческая. Даже хуже: почти божественная! Она принадлежала врагу олимпийских богов гиганту Палланту, которого во время страшной войны убила Афина (потому она и Афина Паллада). Некоторые толкователи мифов считают даже, что Паллант был отцом совоокой богини-воительницы, но мы это гневно отвергаем, потому что она дочь Зевса, и точка.

Зевс накроет обречённый город своей мрачной эгидой

Кстати, в русском языке до первой половины XIX века слово это было мужского рода, и у Николая Гнедича в знаменитом, прекрасном переводе «Илиады» мы читаем:

«Тою порою Афина, в чертоге отца Эгиоха...
Бросила около персей эгид, бахромою косматый,
Страшный очам, поразительным
Ужасом весь окружённый...».

Но, какого бы рода это ни было и чем бы оно ни было, эгид-эгида внушает ужас. Нерушимая броня, необоримое оружие, которое боги используют в очень тяжёлых обстоятельствах. Особенно это видно во время Троянской войны, которая сопровождается невероятным разладом в и без того недружной семье олимпийцев. Афродита и Аполлон поддерживают троянцев, Афина и Гермес — греков. Боги яростно пытаются подарить победу своим любимцам, так что время от времени Зевсу приходится призывать их к порядку. Эгида переходит из рук в руки. Афина машет ею, чтобы греки защитили свои уже горящие корабли, а потом простирает её над телом друга Ахилла Патрокла, чтобы товарищи смогли его унести с поля боя. То же самое пытается сделать Аполлон с телом троянского героя Гектора, чтобы разъярённый Ахилл не смог над ним надругаться. И наконец, в пророчестве о конце Трои говорится, что сам Зевс накроет обречённый город своей мрачной эгидой, и это означает, что Троя погибнет.

Откуда же такая благостная уверенность в том, что, находясь «под эгидой», ты в безопасности? От тех же античных греков. Ведь каждый из них был уверен, что именно он делает дело, угодное богам. Это примут римские императоры и, обожествляя себя, станут носить амулеты-эгиды в виде прелестной головки горгоны Медузы. Из истории мы знаем, как многим из них это «помогло». Тому же Нерону. А мы продолжаем с пафосом повторять: «...проходит под эгидой чего-то или кого-то».

Ну ладно, ведь есть же у нас такие собрания и мероприятия, которые на самом деле лучше проводить под козьей шкурой, со змеями и под бдительным оком горгоны Медузы.

Сергей Бунтман