Из классики мы знаем, что дворяне просыпались поздно, роскошно обедали, а потом отправлялись на бал или играть в карты. Можно догадаться, что такую жизнь вели далеко не все аристократы, а самые обеспеченные. О больших долгах элиты, даже не бедной, мы тоже наслышаны. Но откуда они брали средства на то, чтобы тратить деньги годами и почему постоянно были должны?

Ответ на этот вопрос дала кандидат исторических наук Елена Корчмина — куратор проекта «Университет 8 кленов», рассказывающего и жизни дворянского сословия в России.

Формально дворянство подразумевало наличие у человека особой грамоты. Она давала право владеть землями, на которых проживали крестьяне. Их условно бесплатный труд он мог использовать для своего обогащения. Конечно же, доход от поместья мог быть разным. Кто-то получал совсем немного и еле сводил концы с концами, а кто-то жил роскошнее монарха.

Но владение крепостными могло обернуться и большими расходами. Сельское хозяйство, приносившее основную прибыль аристократам, часто непредсказуемо. Неурожай мог свести на нет все труды крестьян и тогда наступал черед барина их кормить. По закону помещик был обязан содержать голодающих крестьян.

Так что расходы могли появиться у дворянина внезапно и быть достаточно серьезными. В случае голода было гораздо выгоднее владеть несколькими десятками крепостных душ, чем тысячами. Совершенно ясно, что кутить при таких обстоятельствах за свои, могли очень немногие аристократы. И тут жить на широкую ногу помогали кредиты.

В долгах, как в шелках

Кроме права владеть землями и другими людьми, дворянин имел еще и социальный статус. Он обеспечивал ему доступ к кредитным средствам. Возможность эта появилась в Российской империи во второй половине 18 века. Помещики занимали огромные суммы под залог своих имений. Но это были чаще всего не инвестиции в развитие сельскохозяйственного производства и уж точно не деньги на социальные программы для крепостных.

Занятые деньги дворяне тратили на ту самую роскошную жизнь. Они оплачивали поездки за границу, содержание городских особняков, балы и азартные игры. Средства уходили на сиюминутные удовольствия и долги постоянно росли. Информация об этом сохранилась в приходо-расходных книгах, которые вели дворяне.

Нужно особо отметить, что в те времена знания об основах экономики получить было негде. Поэтому учиться финансовой грамотности приходилось на собственных ошибках. Из-за этого многие дворяне оказывались сильно закредитованы и нередко долги отцов отдавали уже их дети.

Важную роль во взаимоотношениях дворян с банками и частными кредиторами играло понятие чести. Долги было принято отдавать, как и платить налоги. Игнорируя эти правила, можно было оказаться в обществе себе подобных изгоем. Этого дворяне боялись больше чем нищеты, долговой тюрьмы и даже смерти. Именно с этим связаны частые самоубийства, связанные с банкротством.

Понятие чести, по мнению многих историков, сформировалось из-за того, что дворяне были освобождены от военной службы. Для них выполнение финансовых обязательств было аналогом воинской чести и службы государству. Играли роль и личные отношения — аккуратная выплата долгов положительно влияла на кредитную историю. Честным деньги в дальнейшем давали охотнее и суммы были больше.

Кто давал дворянам в долг?/h2>
Обычно в Российской империи банки были государственными. Держава не особо церемонилась с беспечными должниками и их имения могли оказаться в опеке. Это означало, что хозяин лишался доступа к своему имуществу и им управляло собрание дворян. Они сами решали, сколько выделить из прибыли поместья на жизнь должнику, а сколько взыскать в качестве уплаты долга. Также поступали со злостными неплательщиками налогов. Иногда имущество могли и «пустить с молотка».

Был и второй тип долгов — частные. Одалживать дворянин мог только у людей своего статуса. Очень часто занимали деньги у своих же родственников. Это могли быть родители, дети, кузены, племянники и даже жены. Эти долги также нужно было отдавать, но в последнюю очередь, после выплаты государственных.

Допускалось брать в долг и у людей низшего сословия, но далеко не у всех. Нормальной практикой считались долги перед купцами. Часто дворянин набирал в долг товаров в лавке, а потом оплачивал долг одним платежом. Такие расчеты бывали нечасто. Связано это с тем, что доход со своего имения помещик получал в лучшем случае два раза в год. Трижды в год они получали и жалование от государства, но оно едва ли покрывало расходы.

Были у помещиков и финансовые обязательства перед своими крестьянами. Он должен был платить хоть и немного, но регулярно. Поэтому у каждого дворянина, имевшего крепостных, были две кассы. Одна из них называлась господской, а другая крестьянской. Если помещику не хватало денег на личные нужды, он нередко брал из крестьянской кассы, при этом записывая долг. Потом эти средства возвращались им назад.

Неприятный сюрприз

В 18-19 столетиях долги были делом личным. О них не было принято распространяться и часто про огромные кредитные суммы наследники узнавали после смерти должника. Когда дворянин умирал, в газете непременно печатали объявление: «Такой-то дворянин умер, всем, у кого есть финансовые претензии, просьба обратиться в течение шести месяцев».

В том случае, если денег у покойного было достаточно, долги просто выплачивали и вопрос на этом закрывался. Но если средств не хватало, долг могли пересчитать. В таком случае кредитору могли отдать 30 копеек за 1 рубль. Долгами умерших могли заниматься разные люди. Чаще всего это была жена или наследники. Женщины также могли кредитоваться и также отвечали своим имуществом перед государством и частными лицами.

В большинстве случаев дворянин не знал сам, сколько всего должен. Полная ситуация всплывала, когда он не мог больше платить и объявлялся банкротом или после смерти. Такая странная картина была связана с тем, что помещики получали прибыль от своих хозяйств редко, а тратить деньги на жизнь нужно было ежедневно.

Дворянин никогда не знал, получит он что-то от своего поместья или нет. Россия — страна экстремального сельского хозяйства и многое и сейчас зависит от погоды. Нередко задерживали и жалование, поэтому точно планировать выплаты по кредитам могли очень немногие. Приходно-расходные книги помогали видеть полную картину, но чтобы их правильно вести, нужны определенные знания. У большинства аристократов их не было и в записях царил беспорядок.

На что тратили кредитные деньги

У дворян было немало статей расходов. Но самой крупной обычно было строительство. Владение собственным большим домом было делом престижа. Кажется, что помещик мог привлечь к работе своих крепостных, бывших, по сути, рабами, но это не так. Во-первых, крестьяне почти весь сезон, пригодный для строительства, были заняты полевыми работами. А во-вторых, умелых строителей среди них почти не было.

Строительством занимались вольнонаемные специалисты. Чтобы платить каменщикам, плотникам и штукатурам нужны были наличные деньги и немалые. Вторая крупная статья расходов — поддержание статусного потребления. Это расходы на приобретение красивой дорогой одежды, украшений, изысканную еду, содержание родственников.

Молодые дворяне должны были непременно отправиться в путешествие по Европе, в так называемый гранд-тур. Часто такую поезду совмещали с получением образования в престижном учебном заведении. Англии, Франции, Германии или Голландии. Молодые дворяне ехали в Европу не сами, а в сопровождении 1-2 слуг. Этих людей нужно было также кормить и одевать, а также выдавать им жалованье.

В заграничных поездках экономить никак не получалось. Молодые российские аристократы вливались в местные дворянские сообщества, участвовали в балах, играли в карты и выезжали на охоты. Это было нужно не только для развлечения и поддержания статуса, но и для обзаведения полезными связями.

Как мы видим, прожить дворянину в Российской империи без долгов было невероятно сложно. Но большие долги были для людей высшего сословия обычным делом и мало кого угнетали.

Как создавались великие книги? Как Набоков писал «Лолиту»? Где творила Агата Кристи? Какой режим дня был у Хемингуэя? Эти и другие подробности творческого процесса знаменитых авторов — в нашем выпуске.

Для написания книги нужно в первую очередь вдохновение. Однако к каждому писателю приходит своя муза, причем приходит она не всегда и не везде. На какие только ухищрения ни шли знаменитые авторы, чтобы найти то самое место и тот самый момент, когда сюжет и персонажи книги складывались в их голове наилучшим образом. Кто бы мог подумать, что великие произведения создавались в таких условиях!

Агата Кристи (1890–1976), уже издав десяток книг, в анкетной строке «род занятий» указывала — «домохозяйка». Она работала урывками, не имея ни отдельного кабинета, ни даже письменного стола. Писала в спальне за умывальным столиком или могла примоститься за обеденным столом в перерывах между приемами пищи.

«Мне бывало немного неловко «идти писать». Но если удавалось уединиться, закрыть за собой дверь и сделать так, чтобы никто не мешал, то я забывала обо всем на свете».

Фрэнсис Скотт Фицджеральд (1896–1940) свой первый роман «По ту сторону» писал в тренировочном лагере на клочках бумаги в свободное от службы время. Отслужив, забыл о дисциплине и стал применять алкоголь как источник вдохновения. До обеда спал, иногда работал, ночью кутил в барах. Когда случались приступы активности, мог за один подход написать 8000 слов. Этого хватало для большого рассказа, но было недостаточно для повести.

Когда Фицджеральд писал «Ночь нежна», ему с большим трудом удавалось выдерживать трезвым три-четыре часа. «Тонкое восприятие и суждение во время редактирования несовместимы с выпивкой», — писал Фицджеральд, признаваясь издателю, что алкоголь мешает творчеству.

Гюстав Флобер (1821–1880) писал «Мадам Бовари» пять лет. Работа продвигалась слишком медленно и мучительно: «Бовари» не идет. За неделю — две страницы! Есть с чего набить себе морду от отчаяния».

Просыпался Флобер в десять утра, не вставая с постели, читал письма, газеты, курил трубку, беседовал с матушкой. Затем принимал ванну, завтракал и обедал одновременно и отправлялся на прогулку. Один час он преподавал своей племяннице историю и географию, потом усаживался в кресло и читал до семи вечера.

После обильного ужина он несколько часов беседовал с матушкой и, наконец, с наступлением ночи начинал сочинять. Годы спустя он писал: «В конце концов, работа — наилучший способ ускользнуть от жизни».

Эрнест Хемингуэй (1899–1961) всю жизнь вставал на рассвете. Даже если накануне он допоздна пил, поднимался он не позже шести утра, свежим и отдохнувшим. Работал Хемингуэй до полудня, стоя возле полки. На полке стояла печатная машинка, на машинке лежала деревянная доска, выстеленная листами для печати. Исписав карандашом все листы, он снимал доску и перепечатывал написанное.

Каждый день он подсчитывал количество написанных слов и строил график. «Когда заканчиваешь, чувствуешь себя опустошенным, но не пустым, а вновь заполняющимся, словно занимался любовью с любимым человеком».

Джеймс Джойс (1882–1941) о себе писал: «Человек малодобродетельный, склонный к экстравагантности и алкоголизму». Ни режима, ни организации. Спал до десяти, завтракал в постели кофе и рогаликами, зарабатывал уроками английского и игры на пианино, постоянно занимал деньги и отвлекал кредиторов разговорами о политике.

Чтобы написать «Улисса», ему понадобилось семь лет с перерывами на восемь болезней и восемнадцать переездов в Швейцарию, Италию, Францию. За эти годы он провел за работой примерно 20 тысяч часов.

Харуки Мураками (род. 1949) встает в четыре утра и пишет шесть часов подряд. После работы бегает, плавает, читает, слушает музыку. В девять вечера отбой.

Мураками считает, что повторяющийся режим помогает ему погрузиться в транс, полезный для творчества. Когда-то он вел сидячий образ жизни, набирал вес и курил по три пачки сигарет в день. Потом переехал в деревню, стал питаться рыбой и овощами, курить бросил и более 25 лет занимается бегом.

Единственный недостаток — отсутствие общения. Чтобы соблюдать режим, Мураками приходится отклонять все приглашения, и друзья обижаются.

«Читателям все равно, какой у меня режим дня, лишь бы очередная книга оказалась лучше предыдущей».

Владимир Набоков (1899–1977) набрасывал романы на небольших карточках, которые складывал в длинный ящик для каталогов. Он записывал куски текста на карточках, а потом складывал из фрагментов страницы и главы книги.
Таким образом рукопись и рабочий стол умещались в коробке.

«Лолиту» Набоков писал по ночами на заднем сиденье автомобиля, считая, что там нет шума и отвлекающих факторов. Став старше, Набоков никогда не работал после обеда, смотрел футбольные матчи, иногда позволял себе бокал вина и охотился на бабочек, иногда пробегая за редким экземпляром до 25 километров.

Джейн Остин (1775–1817), автор романов «Гордость и предубеждение», «Чувство и чувствительность», «Эмма», «Доводы рассудка».

Джейн Остин жила с матерью, сестрой, подругой и тремя слугами. У нее никогда не было возможности уединиться. Джейн приходилось работать в семейной гостиной, где ей в любой момент могли помешать. Писала она на маленьких клочках бумаги, и как только раздавался скрип двери, предупреждавший ее о посетителе, она успевала спрятать записки и достать корзинку с рукоделием.

Позже сестра Джейн Кассандра взяла на себя заботы о ведении хозяйства. Благодарная Джейн писала: «Не представляю, как можно сочинять, когда в голове вертятся бараньи котлеты и ревень».

Марсель Пруст (1871–1922) писал роман «В поисках утраченного времени» без малого 14 лет. За это время он написал полтора миллиона слов. Чтобы полностью сосредоточиться на работе, Пруст скрылся от общества и почти не выходил из своей знаменитой обитой дубом спальни.

Работал Пруст по ночам, днем спал до трех или четырех часов. Сразу после пробуждения зажигал порошок, содержащий опиум, — так он лечил астму. Почти ничего не ел, только завтракал кофе с молоком и круассаном.

Писал Пруст в постели, пристроив тетрадку на коленях и подложив подушки под голову. Чтобы не уснуть, принимал кофеин в таблетках, а когда приходила пора спать, заедал кофеин вероналом. По всей видимости, мучил он себя намеренно, считая, что физическое страдание позволяет достичь высот в искусстве.

Жорж Санд (1804–1876) обычно писала по 20 страниц за ночь. Работа по ночам вошла у нее в привычку с детства, когда она ухаживала за больной бабушкой и только ночью могла заниматься любимым делом. Позже она бросала спящего любовника в постели и посреди ночи перебиралась за письменный стол. Наутро она не всегда помнила, что писала в сонном состоянии.

Хотя Жорж Санд была необычным человеком (носила мужскую одежду, заводила романы и с женщинами, и с мужчинами), она осуждала злоупотребление кофе, алкоголем или опиумом. Чтобы не уснуть, ела шоколад, пила молоко или выкуривала сигарету.

«Когда наступает момент придать своим мыслям форму, нужно полностью владеть собой, что на подмостках сцены, что в убежище своего кабинета».

Марк Твен (1835–1910) писал «Приключения Тома Сойера» на ферме, где ему построили отдельную беседку-кабинет. Работал при открытых окнах, прижав листы бумаги кирпичами. Никому не позволялось приближаться к кабинету, а если Твен был очень нужен, домашние трубили в горн.

По вечерам Твен читал семье написанное. Он непрерывно курил сигары, и где бы Твен ни появился, после него приходилось проветривать помещение.

Во время работы его мучила бессонница, и, по воспоминаниям друзей, он принялся лечить ее шампанским на ночь. Шампанское не помогло — и Твен попросил друзей запастись пивом. Потом Твен заявил, что ему помогает только шотландский виски. После серии экспериментов Твен просто улегся в постель в десять вечера и неожиданно уснул. Все это очень развлекало его. Впрочем, его развлекали любые жизненные события.

Жан-Поль Сартр (1905–1980) работал три часа утром и три часа вечером. Остальное время занимала светская жизнь, обеды и ужины, выпивка с друзьями и подругами, табак и наркотики. Этот режим довел философа до нервного истощения.

Вместо того чтобы отдохнуть, Сартр подсел на коридран, смесь амфетамина и аспирина, легальную до 1971 года. Вместо обычной дозировки по таблетке дважды в день Сартр принимал двадцать штук. Первую запивал крепким кофе, остальные медленно жевал во время работы. Одна таблетка — одна страничка «Критики диалектического разума».

По свидетельствам биографа, в ежедневное меню Сартра входили две пачки сигарет, несколько трубок черного табака, более литра алкоголя, включая водку и виски, 200 миллиграммов амфетамина, барбитураты, чай, кофе и жирная пища.

Жорж Сименон (1903–1989) считается самым плодовитым писателем 20-го века. На его счету 425 книг: 200 бульварных романов под псевдонимами и 220 под своим именем. Причем режим Сименон не соблюдал, работал приступами по две-три недели, с шести до девяти утра, выдавая за раз по 80 печатных страниц. Затем гулял, пил кофе, спал и смотрел телевизор.

Сочиняя роман, он до окончания работы носил одну и ту же одежду, поддерживал себя транквилизаторами, никогда не правил написанное и взвешивался до и после работы.

Лев Толстой (1828–1910) во время работы был букой. Вставал поздно, часам к девяти, ни с кем не разговаривал, пока не умоется, не переоденется и не причешет бороду.

Завтракал кофе и парой яиц всмятку и запирался до обеда в кабинете. Иногда там тише мыши сидела жена его Софья на случай, если придется переписать от руки пару глав «Войны и мира» или выслушать очередную порцию сочинения.

Перед обедом Толстой отправлялся на прогулку. Если возвращался в хорошем настроении, мог делиться впечатлениями или заниматься с детьми. Если нет, читал книги, раскладывал пасьянс и беседовал с гостями.

Сомерсет Моэм (1874–1965) за 92 года жизни опубликовал 78 книг. Биограф Моэма называл его работу писать не призванием, а скорее зависимостью. Моэм и сам сравнивал привычку писать с привычкой пить.

Обе легко приобрести и от обеих сложно избавиться. Первые две фразы Моэм придумывал, лежа в ванне. После этого писал дневную норму в полторы тысячи слов. «Когда пишешь, когда создаешь персонаж, то он все время с тобой, ты занят им, он живет». Прекращая писать, Моэм чувствовал себя бесконечно одиноким.

Жил да был один художник, который создавал прекрасные картины. Он был известен своей работой и пользовался огромным спросом у многих богатых людей и компаний. Однажды к нему обратился представитель одной из компаний с предложением создать серию картин для их нового офиса. Мастер согласился и начал работу.

Однако, по мере того, как художник продолжал работу, он начал замечать, что компания не соблюдает свои обещания, постоянно меняет требования и задерживает оплату. Это все больше и больше раздражало мастера и он чувствовал, что вдохновение стало всё чаще и чаще покидать его.

Однажды художник проснулся рано утром и почувствовал, что ему пришло вдохновение! Он начал рисовать и не мог остановиться. Когда он закончил свою работу, он был поражен результатом - это была самая прекрасная картина, которую он когда-либо создавал.

Мастер решил подарить эту картину своему другу и утром отнес её в его дом. Когда представитель компании позвонил ему позже в тот же день, мастер сказал, что он больше не может работать с компанией, потому что он нашел новый источник вдохновения и творческой энергии. Он пожелал компании всего наилучшего и заверил, что он всегда готов к сотрудничеству, если те изменят свои подходы к работе.

Представитель компании посетил дом друга мастера, где была размещена картина и в результате был поражен красотой картины до глубины души. Он понял, что компания действительно не соблюдала свои обещания и потеряла ценного работника. Он убедил своих коллег, что они должны быть более ответственными и соблюдать свои обещания, чтобы сохранить отношения с талантливыми работниками.

А художник и компания продолжили работу вместе, но уже на новых условиях, основанных на взаимном уважении и доверии.

К середине ХХ века автоматизация труда освободила людям свободное от работы и хлопот время. Меньше чем за сто лет появились концепции досуга разумных развлечений, человеческого капитала и тайм-менеджмента, велнеса и майндфулнеса — об этих и других способах заставить нас оплатить наше ничегонеделание рассказывает культуролог Александр Крамер.

— Вот закончу работу, сяду в кресло-качалку…
— А потом?
— А потом начну раскачиваться…
Анекдот

<\p>

Что такое ничегонеделание

Говоря формально, «ничегонеделание» — это очень незначительная часть «бюджета времени», — которая остается, когда из времени суток вычитают: время оплачиваемой и неоплачиваемой работы ( по нормативам OECD к ней относят работу по дому, волонтерство, шопинг, заботу о детях), развлечения, хобби, а также время на сон, еду и физиологические потребности.

В силу этой формальной незначительности в соцопросах «ничегонеделание» обычно попадает в раздел «другое» и если представляет интерес для социологов, то чаще всего в контексте или сугубо медицинском (а не симптом ли это), или в контексте педагогическом (потому что бездельники), или в общем «проблемно-исправительном» смысле — как превратить ничегонеделание в делание хоть чего-то полезного.

Тем не менее, рискну заявить, что даже трудоголики время от времени делают это. Потому как интуитивно очевидно: любое напряжение рано или поздно заканчивается расслаблением. И чем сильнее напряжение, тем сильнее будет «откат» и расслабление. Вплоть до полного.

Именуется социологами такое расслабление «пассивным отдыхом» или же прелестным оксюмороном «passive leisure activity». То есть респондент «делает пассивный досуг».

Ключевое слово — activity.

Как пассивный отдых стал активным

В XVIII веке появляется едва ли не самая знаменитая формула Бенджамина Франклина (того самого, который 100 долларов, Декларация независимости и громоотвод), с которой начинается его «Совет молодому торговцу»:

«Запомните, что время — деньги. Тот, кто мог бы зарабатывать десять шиллингов в день своим трудом, а вместо этого полдня гуляет или бездельничает дома, даже если он при этом тратит только шесть пенсов* в день на свои развлечения и безделье, должен учесть не только этот расход, но и считать, что он истратил, а вернее, выбросил на ветер еще пять шиллингов».

*В одном шиллинге 12 пенсов, в фунте стерлингов 20 шиллингов.

Это как раз то самое «протестантское» отношение к праздности, о котором писал Макс Вебер в «Протестантской этике»:

«Жизнь человека чрезвычайно коротка и драгоценна, и она должна быть использована для подтверждения своего призвания. Трата этого времени на светские развлечения, пустую болтовню, роскошь, даже сон, больший по времени, чем необходимо для здоровья… — все это в нравственном отношении совершенно недопустимо».

Корни этого подхода в европейской культуре можно проследить с XVII-XVIII столетий, со времени начала первой промышленной революции.

Заводы и часовые механизмы: как жизнь стали измерять минутами

Появляются мануфактуры и фабрики; складываются социальные технологии, когда сравнительно большие группы людей начинают одновременно жить и работать по одинаковым алгоритмам. Например, начинать и заканчивать работу. Например, учиться (классно-урочная система начала массово внедряться как раз на рубеже XVIII века).

Интересно, что появление газового освещения в первой трети XIV века сделало возможным технологизировать круглосуточную работу, в том числе посменно. Эту историю хорошо отражают… продажи карманных часов (инструмента синхронизации человека с навязанным ему общественным ритмом).

Карманные часы известны в Европе чуть ли не с конца XV века, но вот минутная стрелка появилась на них к началу промышленной революции, а их массовое производство началось только с середины XIX (рабочим инструментом они были, например, у кондукторов в поездах, телеграфистов, репортеров и т.п).
До конца XIX века они были сравнительно дорогом удовольствием, доступным только хорошо оплачиваемым сотрудникам: судя по американским каталогам, в 1880-х самые дешевые карманные часы стоили около $10 (в среднем $25), однако к концу века цены снизились до $7 в среднем (для сравнения, будильник можно было купить за $1,5), а в начале XX века при тех же средних ценах в каталогах появляются «часы для мальчиков» за вполне доступные $2,75.

Как разумный отдых стал частью эффективной работы

Важно заметить, что разговоры о каком-либо исследовании «рабочего времени» (с целью последующей оптимизации) касаются прежде всего рабочего времени людей наемного труда. И здесь — парадокс: говоря о продолжительности рабочего дня, до самого конца XIX века никто не задавался вопросом о содержании (и уж тем более качестве) внерабочего времени.

Говорили о различных бытовых вопросах, о гигиене — да. О печном отоплении, об устройстве водопровода и канализации, о пожарной безопасности, о вреде пьянства — да. О досуге как качественно другом времени жизни — нет.
Так было до конца XIX века, когда в Европе и России почти одновременно появляется тема «разумных развлечений», когда промышленники осознали, что хорошо работает тот, кто не только здоров, но и хорошо отдыхает. И начали вкладываться в организацию «народных домов», где можно было, как писали в специальном обзоре:

«наполнить досуг рабочего человека ободряющими впечатлениями, дающими ему отдых от скорбных забот о хлебе, и расширить его кругозор знаниями, облегчающими заботы».

Строили специальные здания (некоторые «дома», как в Париже и С.-Петербурге, были форменными дворцами); в числе попечителей «народных домов» значились не только промышленники, но и университетская профессура и даже члены правящих династий.

О качестве — удобстве труда и отдыха (эргономике) заговорили существенно позже, уже в самом начале ХХ века, когда появилась инженерная («индустриальная») психология, когда появились работы Фредерика Тейлора о «научном менеджменте» и эффективности труда.

«Тейлоризм» на фоне конструктивизма 1920-х с его «культом машины» породил «культ продуктивности» (первые «эффективные менеджеры» были по своему мышлению начальниками цехов, целью которых была высшая производительность при минимальных затратах на единицу продукта). Именно тогда появляется представление о человеке-«винтике» эффективно работающей системы.

Свободное время как экономическая проблема

В 20-е годы уже вовсю работают конвейеры, складывается производственная и финансовая кооперация, уже есть серьезная механизация труда и появляются идеи автоматизации производства. Домашние устройства тоже уже есть: электрическая стиральная машина и электрический пылесос — 1908, полотер — 1914, посудомоечная машина для домашнего использования появится в 1924; другое дело, что они дорогие и в качестве luxury доступны только «праздному классу», о котором писал Торнстейн Веблен.

Именно тогда досуг попадает в поле зрения экономистов. Джон Кейнс (тот самый, один из основателей «макроэкономики») в 1930-м предсказывает, например, что рост продуктивности в ближайшие 100 лет приведет к резкому увеличению свободного времени, с достаточно серьезными последствиями для экономики.
Логика сравнительно простая: производство механизируется — у людей появляется больше свободного времени — вокруг этого свободного времени нарастают услуги в области досуга — и в какой-то момент далее сложится опасное равновесие, когда источником богатства в равной мере станут и производство и сфера услуг. А дальше…

Перекос в сферу производства чреват вытеснением человека из производственных цепочек (о чем позже будут предупреждать «неолуддиты» и антимодернисты вроде Льюиса Мамфорда и Жака Эллюля). Перекос в сторону сферы услуг чреват индустриализацией этой сферы, если с перепроизводством товаров, обслуживающих эти услуги, еще можно справиться, то само производство тоже начнет вытеснять человека из производственных цепочек.

Проблема в том, что системное перераспределение рабочей силы создаст серьезнейшие проблемы с выбором приложения сил у нескольких будущих поколений (и безработица — не самое опасное из последствий).

Впрочем, всё это о том, как «делать». О том, как «не делать» (отдыхая, например), всерьез заговорили уже после Второй мировой.

Экономика досуга: как подсчитали доход от свободного времени

Юридическое закрепление права на досуг

Уже в 1948 году Всемирная декларация прав человека в статье 24 установила: «Каждый человек имеет право на отдых и досуг, включая право на разумное ограничение рабочего дня и на оплачиваемый периодический отпуск». Право на отдых, таким образом, признано как фактор политический, и, следовательно, подлежащий контролю и регулированию. В известных пределах.

В 1950-х начинается «экономика досуга», и именно тогда впервые всерьез обратили внимание на «самозанятых» (бизнесменов, ремесленников, фрилансеров), для которых граница работы и досуга зачастую весьма условна.

Примерно тогда же заговорили о «стандартах жизни»: выяснили, что стандартная рабочая неделя с 1850 уменьшилась с 80 до 40 часов, при том, что если в 1850 средний рабочий создавал за час на 34 цента, то в 1950 почти в 7 раз больше. Иными словами, деньги есть, на что их тратить?

Американский экономист Дж.Соул в 1957-м привел цифры статистики 1950-го: на проведение отпуска в путешествиях американцы потратили около $12 млрд; 85 % путешествий совершалось на автомобилях (а это 66 млн. человек, оценим продажи автомобилей). Порядка $3,5 млрд было потрачено только на товары и услуги для отдыха. В 1952-м было продано 34 млн любительских фотокамер и на $60 млн товаров для домашнего рукоделия (те самые хобби do-it-yourself).

В 1960-х досуг — вполне себе тема и для экономистов, и для социологов. Среди экономистов первый — Гэри Бейкер, который в это время пишет работы о распределении времени и «человеческом капитале», за которые потом получит Нобелевскую премию (одна из важных мыслей у него — досуг можно использовать для образования с целью увеличения стоимости собственного «человеческого капитала»). Среди социологов первый — Жоффр Дюмазедье, который, собственно, книгой «Цивилизация досуга» (1962) и открыл эту тему в социологическом смысле.

Главное, по Дюмазедье: досуг по привлекательности превзошел труд (люди готовы меньше зарабатывать); досуг — уже давно не «приложение» к труду и вполне самодостаточен («независимая переменная») — как следствие, «цивилизация досуга» уже наступила.

Еще одна важная тема 1960-х: старики и собес в экономическом изменении. Было подсчитано, что с 1900 до 60 года ожидаемая продолжительность жизни мужчин увеличилась на 18 лет (до 67 лет в среднем), а следовательно, и ожидаемая «рабочая жизнь» тоже выросла — на 9 лет, с 32 до 41 года. Появились теории об увеличении возраста выхода на пенсию и теории о том, чем правильно занять людей предпенсионного и пенсионного возраста.

Помимо всего прочего, там было очень любопытное предложение перенести механизм годового отпуска (sabbatical), известного в преподавательской практике с 1880-х, на «пред-пенсионных» сотрудников (с целью чтобы они использовали этот год с пользой, например, для планирования, переобучения и т.д.)

В 1963-м это попробовали внедрить в сталелитейную промышленность — без особого успеха — но вот совпадение: как раз тогда возникает «дистанционное образование». В начале 70-х откроются британский Открытый университет, Открытый университет Израиля, за которыми в последуют и другие, занимающиеся уже и сугубо профессиональной переподготовкой.

Тайм-менеджмент и размывание границ досуга и работы

В 1970-х — точнее, в 1972-73 рождается тайм-менеджмент, и тогда же Майкл Янг и Питер Вильмотт в книге «Симметричная семья» предсказали не только «симметричность» социальных ролей в семье, но и размывание (из-за нарастания роли «фриланса») работы и досуга до «в основном работы» и «в основном досуга».

В конце 80-х — начала 90-х это «в основном» станет едва ли не главным в концепциях «развития креативности» (например, «социальное исключение» и маргинализация в силу выбрасывания из «постоянной занятости» неизбежно должно привести к увеличению досуга, который можно и нужно использовать для развития собственной креативности и производства «культурного продукта»). Как раз на подходе «креативный класс» и «креативные индустрии» (они же «культурные», они же, что характерно, «copyright-based»-индустрии).

В 1994 году Пьер Бурдьё выступает с концепцией «символического капитала», суть которой, если несколько упростить, в том, что это своего рода «портфолио репутации» — список признанных достижений и статусов, список нематериальных активов (те же знания и умения, «компетенции», личные связи, опыт), которые вполне успешно могут быть конвертированы в политическое влияние, в деньги (например, зарплату) или особые условия работы — например, свободный график труда и отдыха.

В «креативной» (она же «пост-индустриальная) экономике выбор, разумеется, должен делаться в пользу увеличения личного и общественного «человеческого капитала», прежде всего символического. Достигшие определенной величины символического капитала получают преимущества при монетизации или право выбора особых условий — об этом говорить не принято, но именно это подразумевается, когда человек получает сертификат о том, что он «успешно конкурировал».

Важно здесь вот что: концепция «символического капитала» позволяет аккуратно и ненавязчиво превратить жизнь в целом в «work and life» — в «жизни» ты нарабатываешь символический капитал, в «работе» ты его конвертируешь и монетизируешь.

Если кто не узнал — наработка символического капитала и есть наработка пресловутых «компетенций», в которых, как точно заметили в «Новом духе капитализма» Люк Болтански и Эв Кьяпелло, «исчезает различие между качествами личности и свойствами его рабочей силы».

Иными словами: всё время, свободное от работы, человек должен использовать для наработки символического капитала, что, в свою очередь, улучшит в будущем его «качество жизни».

Это самое «качество жизни» сейчас рассматривается как work and life balance с четко прослеживаемой мыслью, что наиболее эффективным использованием нерабочего времени будет самообучение или повышение символического капитала своей семьи и детей (к слову, этот самый «баланс» с 2011 года входит как один из параметров в «Индекс лучшей жизни» OECD).

И вот тут концепция «компетенций» вступает в противоречие с концепцией privacy: ведь право и возможность «ничего не делать» — это не просто личное дело (точнее, безделье). Это та часть privacy, которая и должна ускользать от контроля, регулирования и всяческих маркетинговых воздействий, в том числе на темы «активного» или «полезного» досуга.

Впрочем, боюсь, privacy проигрывает. По крайней мере, среди «миллениалов» (рожденных между началом 1980-х и концом 1990-х). В 2015-м более 80% американцев ложились спать со смартфоном в руках или держали его поблизости (данные Ipsos). В прошлом году 46% американских миллениалов проверяли свой телефон минимум 20 раз в день, 41% не выпускали из рук, 53% без телефона испытывали как минимум беспокойство (KDM). Что же до «поколения Z» (они же true digital natives) — четверть из них имели смартфон до того как им исполнилось 10 лет (и в телефоне они 10+ часов в день), причем, что характерно, треть сидит в телефоне каждую ночь.

Складывается навязчивое впечатление, что «мобилизация» и разнообразные приложения на все случаи жизни специально придуманы, чтобы у человека и вовсе не осталось никакого времени для ничегонеделания…И ведь действительно, прогресс не удержать, надо идти в ногу с прогрессом….

Интересно, что с ними/нами будет, если на сутки отключить интернет?

Впрочем, я отвлекся.

Что такое «не делать ничего»

То, что мы называем «отдыхом» — а если точнее, то вообще индивидуальный ритм смены расслабления и напряжения, — это во многом поведенческие автоматизмы, или, если угодно, «фоновые практики», которые становятся заметными только в случае нарушения поведенческих алгоритмов, когда «что-то пошло не так» и когда непонятно, как поступать в ответ на чьи-то поступки (как бы сказал Бурдьё, — когда «сбиваются диспозиции»).

Проделаем мысленный эксперимент: представим себе человека, который сидит, например, на стуле. Просто сидит, неподвижная поза. Пусть это будет фотография; и вот вопрос: в момент съемки человек сидит, — будет ли он так же сидеть и дальше? Иными словами: если он ничего не делает — будет ли он ничего не делать и в следующий момент? И если да, то почему?

Например: студент, юноша, день. Если он останется неподвижен, то почему? Усталость, влюбленность, депрессия, лень? Или вот: женщина средних лет, светлый вечер. Ей «просто» хочется ничего не делать или это усталость? Или вот: мужчина и ночь: что это? прокрастинация? Бессонница? Размышление о том, что текущий «рабочий проект» рано или поздно закончится и уже сейчас пора думать о следующем?

Здесь как раз важна объяснительная модель, в силу которой мы, как говорят социологи, на уровне «общего знания», приписываем человеку своего рода «естественное право» ничего не делать. Оправдание для ничегонеделания: та самая атрибуция со всеми ее «фундаментальными ошибками» объяснений, исходя из внутренних диспозиций или из внешних причин.

Вот наш юноша из эксперимента: он ведь студент, днем студенты учатся — почему же он сидит — а выражение лица у него какое? Может, он думает (а это как раз вписывается в «общее знание» о студенте). Вот женщина: для вывода недостаточно информации: где она сидит, как одета, что вокруг, опять же выражение лица. Куда смотрит. А может, это постановочное фото, и ей нужно сидеть в этой позе. Вот мужчина — и снова недостаточно информации: почему не спит, ночь ведь… Впрочем «они сидят, потому что они так хотят» — это тоже может быть достаточным основанием, так сказать, признания права личности вести себя не так, как ожидает общество.

Но возьмем еще раз наших троих персонажей и сменим оптику: теперь мы знаем, что все они — художники. И картина разительно меняется: этого достаточно само по себе, художникам можно «просто сидеть». Не объясняя, почему.

Точно так же можно «просто» сидеть артисту, сумасшедшему, поэту, священнику. Потому, прежде всего, что это внешнее бездействие — признак легитимных, признаваемых обществом, внутренних состояний. Признается, что эти люди — вне схем «массового производства»; это такой «обломок» эпохи романтизма, объясняющий «непостижимостью» природу творчества, чудес и безумия.
И еще раз сменим оптику: дополним наш эксперимент ролями «больших боссов» (руководители корпораций, короли, президенты, военачальники, их дети) — им тоже можно сидеть «без объяснений». Во-первых, потому что «короли не оправдываются», а во-вторых, потому что вместо них работают другие. Еще имеют право «просто сидеть» — заслужившие свой отдых какими-либо подвигами или исключительными поступками.

Они все ничего не делают, потому что свободны от социального принуждения «делать полезное». Полезный труд, полезные образ жизни, еда, секс, разговоры…

Еще раз: свобода.

Свобода в личное, заведомо свободное от любой работы время.

Свобода ничего не делать.

Выключить телефон и лечь на диван.

Можно, конечно, сказать, что лежа на диване, я потребляю «диванное благо» — и с учетом амортизации «среднего дивана» вывести, что средний срок службы дивана для человека, работающего с 9 до 18 пять дней в неделю составит 10 лет.

Собственно, из подобных расчетов формируются «нормативные потребительские бюджеты», которые используются при определении минимальной потребительской корзины и минимального размера оплаты труда (такой обломок тейлоризма в чистом виде).

Ладно диван, — можно уйти в природу и лежать под деревом. Так ведь найдется бухгалтер, который подсчитает стоимость восстановления травяного покрова в пересчете на условно-усредненную человеко-единицу…

Можно попытаться сбежать еще дальше от всевидящей статистики — где-то здесь прорезается тема «дауншифтинга», но это тема уже совсем другого разговора.

Ничегонеделание под угрозой монетизации

В Южной Корее проводят соревнования в ничегонеделании — там надо неподвижно сидеть полтора часа. И ничего не делать. Фокус в том, что акцент здесь не на слове «ничего», а на «делать»: за проверку телефонов, сон, смех, попытки поговорить, петь или танцевать — за это могут дисквалифицировать.

Так что это как раз «делать ничего» — следует сказать спасибо культуре new age, сначала принесшей в европейский мозг представление о медитации (классический буддизм: медитация в неподвижности), а затем в 70-е, «дзен-буддистское» представление о том, что любая деятельность может быть медитацией.
Ну а позже, уже в 80-е, к делу подключились психотерапевты: начиная с гештальт- и телесноориентированной до трансперсональной включительно. Именно тогда сложился своеобразный коктейль, названный Карлом Седестрёмом и Андре Спайсером «wellness syndrome», в основе которого простенькая аксиома: человек, который чувствует себя хорошо — хороший человек, а кто чувствует себя плохо — тот плохой.

И вывод: wellness (здоровый образ жизни) есть моральный долг каждого разумного человека.
Понятное дело, что стресс, депрессии, выгорания, плохие новости 24/7, смена климата, проблемы со сном и отвратительные взаимоотношения. Понятно, что йога, медитация и «осознанность» (mindfulness) — самое лучшее оружие.

Как говорится, «на вкус и цвет», но как прикажете относиться к рынку Global wellness с объемом продаж на 3,5 триллиона евро? А как относиться к американскому рынку медитаций, который два года назад оценивали в $1.2 млрд? А как насчет $32 млн, потраченных только в Appstore в прошлом году на mindfulness-приложения?
Так ведь удобно: вместо $50 в среднем за сеанс психотерапии раз в неделю — $15 месячной подписки на приложение. 10 минут оздоровления в удобное время, и… уплочено.

Только вот это все опять про «делать ничего».

Ничегонеделание или «Всё сложно»

Как наиболее приватная из всех форм досуга, оно (ничегонеделание) известно социологам и антропологам только из самоотчетов и сравнительно редких опросов и интервью. Сказать, что на самом деле происходит, когда человек считает, что он «ничего не делает», пока достоверно не удается.

Во-первых, и в главных, мешает концепция «информированного согласия» — даже если найдутся люди, согласные с временной утратой приватности, сам факт того, что они «информированно» знают, что за ними наблюдают, может серьезно исказить результаты (как раз тот случай, когда само наличие наблюдателя искажает результат наблюдения).

А во-вторых, даже если и получится узнать что-то достоверное на поведенческом уровне, невозможно — при современном уровне развития технологий — достоверно узнать, что в момент физического бездействия происходит в сознании испытуемого.

Та еще головная боль для когнитивистов и нейропсихологов, но — тема открыта, и тема интереснейшая. Особенно в свете предсказаний о массовой потере рабочих мест из-за роботизации труда.

Apple отложила запуск своего HomePod, потому что им требовалось «немного больше времени», чтобы доработать его. Windows постоянно откладывала ожидаемую функцию для Windows 10, прежде чем полностью отказаться от нее. Даже строительство Сиднейского оперного театра предполагалось всего за четыре года. В итоге потребовалось 14. Рассказываем, как это связано с продуктивностью команды и законом Паркинсона.

Что такое закон Паркинсона?

Закон Паркинсона — это старая пословица, согласно которой работа расширяется, чтобы заполнить время, отведенное на ее завершение. Этот термин был впервые введен Сирилом Норткотом Паркинсоном в юмористическом эссе, которое он написал для журнала «The Economist» в 1955 году. Он рассказывает историю женщины, единственная задача которой за день — отправить открытку — задача, которая потребовала бы у занятого человека примерно три минуты. Но женщина тратит час на поиск карточки, еще полчаса на поиски своих очков, 90 минут на написание карточки, 20 минут на решение, брать ли с собой зонтик на прогулку к почтовому ящику… и так далее, пока не закончится ее насыщенный день.

Другой пример: выполнение задачи к дедлайну. Допустим, до внесения финальных клиентских правок остается две недели. Сама работа займет полтора-два часа, но вы усердно растягиваете ее: изучаете, почему клиенту не понравился исходник, параллельно смотрите, как (вежливо) объяснить клиенту, что он не прав со своими правками, параллельно пытаетесь вычислить, что не понравится заказчику в следующий раз и как предвосхитить последующие правки. В результате все две недели потрачены на мелкие доработки и — да — вы внесете все необходимые правки. Возможно.

В конце концов, то, что действительно должно было быть простым делом, становится чем-то, что на самом деле требует двух недель для завершения. Это закон Паркинсона в действии.

Почему задача расширяется и заполняет все ваше время?

Помимо того, что сама работа становится все более сложной, прокрастинация является еще одним ключевым звеном в законе Паркинсона. Знание того, что у нас есть определенное количество времени, чтобы что-то сделать, часто вдохновляет нас оставлять работу на самую последнюю минуту — а наши задержки в начале работы означают, что время, необходимое для этой задачи, увеличивается.

Аумари Бенипайо, менеджер программ в Atlassian, увидела это воочию на предыдущей должности, где она работала с командами разработчиков, которые организовывали работу в виде четырехнедельных спринтов. «Вся работа, которая требовалась для этого спринта, приходилась на самый конец», — говорит она. «В течение четырех недель ничего не было завершено».

Почему так происходит?

Одно предположение заключается в том, что надвигающиеся дедлайны мотивируют. Закон Йеркса-Додсона гласит, что существует оптимальный уровень возбуждения, который улучшает выполнение нашей задачи. Таким образом, эта быстро приближающаяся дата окончания дает нам столь необходимый пендель, чтобы пристегнуться и сосредоточиться.

Паркинсоновский закон о пустяках

Хотя о законе Паркинсона чаще всего говорят в отношении личной продуктивности, он наиболее активно работает в корпоративной среде, где постоянно присутствуют контрпродуктивные тенденции. Например, Закон о пустяках Паркинсона гласит, что люди в организациях часто уделяют нужное время и внимание пустякам.

Существует также социальная лень, когда люди, работающие в группах, прикладывают меньше усилий, чем в сольных проектах.

«Вы знаете, что есть много других людей, ответственных за общую задачу, что как бы уменьшает вашу свободу действий, и это чувство размазывает ответственность внутри всей группы», — объясняет Ник Виньялл, клинический психолог и автор.

Как преодолеть закон Паркинсона?

Понимание закона Паркинсона — это только половина дела. Что вы действительно хотите знать, так это как сократить разрыв между постановкой задачи и ее выполнением.

Преодолеть прокрастинацию можно с помощью качественного планирования в самом начале проекта. На старте вы можете определить свои ожидания в отношении того, как ваша команда будет подходить к посторонним задачам, которые могут смещать общий фокус внимания. Вот что вам следует обсудить на этапе планирования:

1. Четко изложите свое видение и движущие силы

Представьте, что ваш босс просто попросил вас расположить в алфавитном порядке огромную стопку файлов (без спешки — всякий раз, когда вы можете дойти до нее). Вы не знаете, что это за файлы, важны ли они или почему их нужно расположить в алфавитном порядке. Насколько вы мотивированы немедленно заняться этими файлами?

Не очень, правда? Это потому, что нет явной важности или воздействия, связанного с задачей, и исследования показывают, что команды, которые понимают, как их работа вписывается в общую картину, более эффективны (к тому же они более креативны и устойчивы).

2. Уточните роли и обязанности

Для любого проекта, особенно для того, в котором задействовано много разных игроков и команд, очень важно, чтобы вы четко обозначили роли каждого.

Это также помогает определить ожидания в отношении общения и обратной связи, которые могут стать серьезными препятствиями в групповых проектах.

Распределение ролей устанавливает, кто имеет последнее слово при принятии решений и проектов, что устраняет множество споров о (часто противоречащих друг другу) изменениях и предложениях, которые заставляют проекты расширяться и затягиваться.

3. Поймите, что входит в сферу ответственности, а что — нет

Во время запуска проекта вы и ваша команда должны заранее договориться о том, что входит в проект, а что выходит за его рамки. Установив эти руководящие принципы с самого начала, вся ваша команда будет лучше подготовлена к тому, чтобы пресекать закон Паркинсона в зародыше. Когда в ходе проекта появляется запрос на новую функцию или другое предложение, вы можете вернуться к началу своего проекта и напомнить команде, что вы все согласились, что такие вещи выходят за рамки.

Думайте об этом шаге как об обозначении границ вашего проекта. Вы определяете параметры, которым должен соответствовать проект, и это верный способ уловить расширение работы по мере того, как это происходит, а не после того, как этот процесс уже саботировал вашу временную шкалу.

4. Определите пространство для маневра

Несмотря на ваши самые лучшие намерения по организации эффективного запуска проекта, все еще возникают неожиданные сюрпризы, дополнительные требования, которые грозят вывести весь ваш проект за рамки графика.

Сроки, объем работы и бюджет являются наиболее распространенными векторами, с которыми можно поиграть, и им следует уделить приоритетное внимание во время вашего начала.

Например, если ваша команда работает над созданием нового продукта перед предстоящей конференцией пользователей, то время — ваш самый важный показатель. К дедлайну продукт обязательно должен быть готов, а это может означать, что вам придется пойти на компромисс с точки зрения объема (сокращение функций) и/или бюджета (дополнительные инвестиции).

«Как только мы поняли, что работа не будет завершена в срок, в соответствии с ее масштабом, команда смогла вернуться и изменить приоритеты того, что было наиболее важным для запуска» — говорит Бенипайо.

Это почти полная противоположность закону Паркинсона — вместо того, чтобы увеличивать объем работы в соответствии с отведенным временем, вам может потребоваться сократить объем работы, чтобы соответствовать временному окну.

5. Установите график

Интересно, что график — это последний этап запуска проекта, не так ли? В реальной жизни этого почти никогда не бывает. Но это разумный подход к проектам.

Подумайте о строительстве дома. Вы бы не подошли к строителю и сказали: «Мне нужен дом такого размера, который выглядит точно так же, как этот пример, и мне он понадобится к этому времени». Нет, вы и строитель обсудите свои ожидания и необходимые работы, а затем назначите дату завершения с учетом этой информации.

Устанавливайте сроки в днях, а не в неделях или месяцах. Одно исследование показало, что пересчет в дни может усилить фактор срочности.

Обрисовывая свою временную шкалу, вы должны определить фокусы и сроки своего проекта. «Вы должны быть действительно осознанными при разбиении групповых проектов или целей на подгруппы», — объясняет Уигнал.

Это делает более крупный проект более управляемым и придает большее чувство срочности для начала работы — даже если дата завершения всего проекта не приближается быстро, крайний срок для этой первой задачи, безусловно, наступит. Кроме того, это позволяет команде почувствовать, что они набирают значительную динамику в проекте, что очень мотивирует.

Александра Иваницкая

Японец Седзи Моримото (физик по образованию) несколько лет проработал в издательстве, занимаясь довольно скучной работой — редактированием учебников. В 36 лет Седзи понял, что больше не может вставать каждый рабочий день по утрам и ехать в ненавистный офис. Он решил изменить свою жизнь.

Седзи уволился с работы и объявил себя в твиттере «человеком, который ничего не делает». Мужчина признался: он перепробовал кучу вещей, и ни в одной не оказался достаточно хорош. И тогда он решил, что хорош в том, чтобы ничего не делать. Он не собирался работать больше ни дня. Но он готов составить компанию любому человеку, которому нужна компания — что бы тот ни затеял.

После этого на него обрушился целый шквал заявок. Оказалось, многие люди нуждаются в хорошей компании: кому-то нужен напарник в онлайн-игре, кто-то хочет посмотреть кино, а потом обменяться впечатлениями, а кому-то просто нужно выговориться и не наткнуться на осуждение. Седзи катался на вертолете, ездил в Диснейленд, а один раз даже выслушал признание в преступлении. Оказалось, люди очень нуждаются в ком-то, кто скрасит их одиночество. Маримото всегда готов беспристрастно выслушать, что бы ему ни рассказали. Он будет отвечать короткими фразами, не будет перебивать или давать непрошеные советы — это почти то же самое, как писать в дневник, только приятнее. Как общаться с психотерапевтом — но не придется что-то менять в своей жизни. Седзи может «спасти» дворовый футбольный матч, если команде не хватает игроков. Или побыть в больнице с человеком, который пытался совершить самоубийство.

Моримото обнаружил, что просто обожает свою новую «работу». Во-первых, за то, что в ней всегда есть элемент неожиданности. Люди сами решают, чем они будут заниматься, и это всегда что-то новое. А еще ему хорошо платят. Сперва Моримото помогал людям бесплатно, но желающих было слишком много. Чтобы не выгореть, он установил минимальную плату в йенах — чуть меньше 100 долларов в час плюс еда и напитки и ограничил свои рабочие часы. За два с половиной года он заработал около 30 миллионов иен (21,2 миллиона рублей).

Япония — страна, в которой платят деньги за самые удивительные вещи. Например, здесь существуют организации, которые организуют подставную измену: если кому-то из пару срочно приспичило развестись или увести партнера от нынешнего любовника. Здесь можно нанять на свадьбу подставного родственника или профессиональную плакальщицу на похороны. История Седзи Маримомто покорила японцев: его книга моментально стала бестселлером и про него сняли сериал. сам о себе он говорит так: «Я не друг и не знакомый, я свободен от раздражающих аспектов, которые всегда есть в отношениях, но зато могу помочь облегчить страдания других людей из-за одиночества».