Младенец запоминает лицо матери уже в первые дни жизни и затем легко отличает его от других лиц, которые тоже, впрочем, постепенно запоминает — и даже приветствует улыбкой те из них, которые ему больше нравятся. Иными словами, человеческая память работает крайне интенсивно начиная с первых дней нашей жизни. Но почему тогда мы ничего не помним из того времени? Ученые называют этот феномен «инфантильной амнезией»: о том, что она собой представляет, читайте в статье психолога Ванессы Лобью.

На курсах по развитию детей в Университете Рутгерса я прошу своих учеников вспомнить свои самые первые воспоминания. Некоторые из них рассказывают о первом дне в яслях или детском саду, другие — о времени, когда они были обижены или расстроены, третьи вспоминают день рождения младшего брата или сестры.

Несмотря на существенные различия в деталях, у воспоминаний моих учеников есть кое-что общее: все они автобиографичны и представляют собой воспоминаниями о значимых событиях в жизни человека после первых двух-трех годов его жизни.

Таков порядок вещей: большинство людей не может вспомнить события первых лет своей жизни, и это явление называется инфантильной амнезией.

Почему у нас нет воспоминаний о младенчестве? Память начинает работать только в определенном возрасте? Вот, что о детях и памяти думают ученые.

Несмотря на то что люди мало что помнят в возрасте до двух-трех лет, исследования показывают, что младенцы могут формировать воспоминания, однако это не те воспоминания, которые можно выразить словами. В течение первых дней жизни младенцы могут запомнить лицо своей матери и отличить его от лица незнакомца. Несколько месяцев спустя они помнят уже много лиц, улыбаясь тем, кого видят чаще остальных.

На самом деле существует множество других видов воспоминаний помимо автобиографических. У нас есть семантические воспоминания и воспоминания о фактах, например, названия различных сортов яблок. Существует и память о том, как выполнить определенные действия, например, как открыть входную дверь или водить машину.

Исследования 1980–1990-х годов психолога Кэролин Рови-Колльер показали, что младенцы могут формировать воспоминания с раннего возраста, но не могут об этом рассказать. Суть эксперимента состояла в следующем: младенцев в возрасте от двух до шести месяцев ученые поместили в кроватки с мобильными устройствами, висящими над их головами. Сначала устройство срабатывало, когда дети случайно пинали его ногой. Затем ученые привязали веревочку от ножки каждого ребенка к концу устройства.

Младенцы, в свою очередь, быстро поняли, что от них требуется: им нравилось видеть, как работает механизм, и поэтому они пинали его чаще, чем до того, как веревка была прикреплена к их ножке, демонстрируя, что они сообразили, что удары ногой заставляют механизм двигаться.

Исследование детей в возрасте от шести до восемнадцати месяцев было аналогичным, но на этот раз они сидели на коленях у родителей, держа руки на рычаге, который заставлял поезд двигаться по рельсам. Сначала рычаг не работал, и экспериментаторы измеряли, насколько сильно ребенок нажимал на него. Затем они включали рычаг, и каждый раз, когда младенец нажимал на него, поезд ехал по своему пути. Младенцы снова быстро освоились и стали значительно сильнее нажимать на рычаг.

Какое это имеет отношение к памяти? После обучения младенцев одному из этих упражнений в течение нескольких дней Рови-Колльер проверила, запомнили ли те его. Когда младенцы возвращались в лабораторию, исследователи показывали им устройство для пинков или поезд и смотрели, продолжат ли они пинаться и нажимать на рычаг.

Рови-Коллиер и ее коллеги обнаружили, что если младенцев в возрасте шести месяцев обучать в течение одной минуты, они могут вспомнить свои действия спустя день. Чем старше были младенцы, тем дольше они помнили. Также исследовательница обнаружила, что младенцы могут запоминать события на более долгий срок, если обучать их в течение более длительных периодов времени и делать им напоминания, например, показывая поезд, который движется сам по себе.

Если младенцы могут формировать воспоминания в первые месяцы своей жизни, почему взрослые люди этого не помнят? До сих пор неясно, испытывают ли люди инфантильную амнезию из-за невозможности сформировать автобиографические воспоминания, или же у нас просто нет возможности их восстановить.

Никто точно не знает, в чем причина, но у ученых есть несколько догадок.
Во-первых, автобиографические воспоминания требуют от вас некоторого самоощущения. Вы должны быть в состоянии думать о своем поведении с точки зрения того, как оно соотносится с действиями и оценками других. Исследователи проверили эту способность в ходе эксперимента с румянами.

Этот эксперимент подразумевал маркировку носа ребенка пятном красной помады или румянами. Затем исследователи помещали такого младенца перед зеркалом. Младенцы младше восемнадцати месяцев просто улыбались малышу в отражении, не показывая никаких признаков того, что они узнают себя или красную отметину у себя на лице. В возрасте от восемнадцати до двадцати четырех месяцев малыши дотрагивались до собственного носа и испытывали смущение — они уже связывали красную точку в зеркале со своим лицом.

Другое возможное объяснение инфантильной амнезии заключается в том, что младенцы просто не могут вербализовать свой ранний опыт, поскольку еще не умеют говорить.

Наконец, область мозга, в значительной степени отвечающая за память (гиппокамп) в младенчестве еще не полностью развита.

Ученые продолжают исследовать, как перечисленные факторы влияют на то, что мы почти ничего не помним о своей жизни до двухлетнего возраста, но пока всё равно не могут прийти к однознаму ответу.

Если мы забываем большую часть из прочитанного, какой смысл в чтении? Что дают нам книги и каков интеллектуальный урожай, который мы собираем в процессе чтения? На эту тему размышляет писатель Чарльз Чу (Charles Chu). В своей статье он объясняет, почему «забывать» это нормально, и даёт советы, как улучшить навыки чтения.

Я много пишу о чтении, и один из самых распространенных вопросов, которые я слышу – какой смысл читать, если все равно в конце концов все это забываешь?

Пол Грэм, эссеист и основатель бизнес-инкубатора «Y Combinator», задается тем же вопросом в своем эссе «Откуда ты знаешь»: «Я читал хронику Четвертого крестового похода Виллардуэна два, а может, даже три раза. И все же если бы мне было нужно изложить на бумаге все, что я запомнил, едва ли набралось бы больше страницы. Помножьте это на несколько сотен, и сможете представить то чувство тревоги, которое охватывает меня, когда я смотрю на свои книжные полки. Что пользы от чтения всех этих книг, если так мало сохранилось в памяти?»

Многим из нас знаком этот околоэкзистенциальный страх «потерять» всю мудрость, что нам удалось почерпнуть из прочитанных книг. Но бояться нет причин.

Во-первых, если вы любите читать, то память вообще не должна вас беспокоить. Если я читаю исключительно ради удовольствия, то стоит ли переживать из-за короткой памяти? Ведь можно вновь и вновь наслаждаться прекрасной книгой – так что может ли книголюб получить лучший дар, чем забывчивость?

Однако многие читают книги по иным причинам. Например, мы хотим что-то извлечь из прочитанного текста. Уже немало написано о методах запоминания прочитанного (записывайте, устанавливайте связи, конспектируйте, заучивайте... тоска...). Но Пол Грэм, как мне кажется, может сказать по этому поводу кое-что новое и любопытное. Давайте посмотрим.

Забывать вовсе не значит забывать

Пока Грэм размышлял над забытыми страницами походных хроник Виллардуэна, на него снизошло озарение. Пусть он и позабыл отдельные факты, события и даты, в памяти сохранилось нечто несравненно более важное: «Задаваясь вопросом, что я помню из хроник Виллардуэна, стоит обращаться не к конкретной информации, а к ментальным моделям крестовых походов, Венеции, средневековой культуры, осадной войны и так далее. Интеллектуальный урожай, собранный в процессе чтения вовсе не такой удручающе скудный, каким может показаться».

Полученная из текста информация это не набор имен, дат и событий, разложенных в нашей памяти, как в файлы в компьютере. Посредством формируемых ментальных моделей книги меняют само наше восприятие реальности.

Можно посмотреть на ментальные модели как на психологические линзы, которые придают цвет и форму тому, что мы видим. Отчасти наше восприятие базируется на генах и культуре (американцы и японцы обратят внимание на разные части изображения), но в немалой степени наш взгляд на мир основывается на опыте, а опыт включает прочитанные книги.

«Чтение и опыт развивают вашу модель мира. И даже если опыт или книга со временем тускнеют в памяти, оказанное ими влияние на видение реальности остается. Наш разум похож на компилируемую программу, исходный код которой утерян. Она все равно работает, пусть вы и не знаете как» [компиляция программы подразумевает перевод ее с языка программирования в более простой машинный код – прим. перев.].

Возьмем, например, Шерлока Холмса. Не считая мелких черепков, засевших в памяти (сразу приходят на ум пестрые ленты, кокаин и огромные собаки), в моей голове мало что сохранилось из рассказов об этом сыщике. Не помню, кто кого убил, что Шерлок говорил или делал (за исключением саркастичного «Элементарно, мой дорогой Ватсон!»), однако я получил от этих историй нечто большее, чем факты – умение думать.

А теперь перейдем к следующему шагу. Как использовать идею ментальных моделей, чтобы улучшить свои навыки чтения?

I. Читайте ради моделей

Не все книги равны, так же как не равны страницы отдельно взятой книги. Когда мы читаем, некоторые примечательные фразы, понятия, идеи (то, что Флобер называл «строениями ума») выступают из общего фона. Наши «психолинзы» работают как книжный фильтр, отбирая и выделяя самое существенное для читателя на данный момент. Пусть наши глаза не пропустят ни одного слова, а пальцы коснутся каждой страницы, мы, тем не менее, никогда не читаем книгу целиком, и это происходит благодаря ментальным моделям.

В процессе чтения я привык доверять этой своеобразной интуиции. Если мое внимание зацепилось за что-то, велика вероятность, что это нечто важное. В таких случаях я пишу замечания на полях. Это своего рода разговор с автором, и уже само по себе это действие создает некую связь в моем сознании, которая, в свою очередь, совершенствует существующие в моей голове модели.

Разумеется, в этом нет ничего нового. Такие пометки называются маргиналиями, и читатели делают их, пожалуй, еще со времен появления первых книг.

II. Перечитывайте

«Хорошая книга становится только лучше при втором прочтении. Великая книга – при третьем. Книга, которая не стоит, чтобы ее перечитали, не заслуживает и того, чтобы ее вообще читали», – Нассим Талеб .

Итак, совет номер два. Если наш мозг постоянно «обновляет» ментальные модели, имеет смысл предположить, что и наше видение мира непрерывно меняется, равно как меняется и восприятие любой книги при повторном прочтении.

Грэм (с применением более изощренных программистских метафор) развивает эту мысль: «Например, чтение и новый опыт обычно «компилируются» в момент восприятия на базе того состояния, в каком разум человека пребывает в данный конкретный момент. В другой момент вашей жизни та же книга компилировалась бы иначе. А это доказывает, что значимые книги стоит перечитывать несколько раз. Я всегда с опаской относился к перечитыванию. Подсознательно я приравнивал чтение к чему-то вроде работы плотника, в которой необходимость что-то переделывать возникает, если изначально все было сделано не так. А теперь в словосочетании "уже прочитано" мне чудится что-то неправильное».

Может быть, Сократ проявил глубочайшую мудрость, написав две тысячи лет назад следующее: «Человек с чувствительным пищеварением хватается за то и другое, но при избыточном разнообразии еда только раздражает, а не питает. Так что всегда читайте проверенных авторов, и если даже вы отклонитесь от них, всегда возвращайтесь назад. Каждый день принимайте немного средства от нищеты, смерти и других горестей. И если вы только что в спешке охватили сразу несколько тем, остановитесь на одной из них, чтобы в течении дня осмыслить ее и переварить».

Закончив бродить между библиотечными стеллажами, я всегда возвращаюсь к одним и тем же немногим авторам. И неважно, сколько раз я перечитывал их книги, ведь эти писатели всегда могут сказать мне что-то новое.

Источник: Medium.

Перевод: Scout_Alice - Livelib.

Память у меня совсем стала девичья. Имена коллег нет-нет да забываю. Особенно если захожу в другой отдел. Текучка у нас немаленькая. А как не обидеть человека, назвав другим именем? И вот что я придумала. Кто тоже мучается склерозом — пользуйтесь!

Меня всегда восхищало, как в фильмах и книгах прекрасным дамам говорят комплименты.

Какой-нибудь дон Хуан, напевая серенаду под балконом любимой, восторгается: «О, роза сердца моего, выгляни в оконце!» или «Донна Белла, поет тебе твой соловей!»

А Восток — вообще дело тонкое: там такими шедевральными эпитетами награждают девушек юноши со взором горящим: «Ланиты твои словно лепестки роз», «Солнцеликая моя», «Газель волоокая».

Например, нужно мне спросить у сотрудницы что-нибудь: «Радость моя, скоро ли отчет будет готов?» Мало того, что сама выхожу из неудобного положения, так еще люди на такое обращения реагируют позитивно.

Приятно же быть чьей-то радостью. Дальше — больше. Стала к боссу уже ради прикола обращаться: «О, владыка этой компании!», к финдиректору: «О, мудрейший из мудрейших!».

Особенно снижает градус напряжения, если начальник начинает распекать за какой-то косяк: «О, наш властелин, как ты страшен в гневе. Ты суров, но справедлив!»

Даже в собственном отделе, когда коллеги достают своей бесконечной трескотней, стала говорить не грубо: «Заткнитесь все!», а «Птички мои, не щебечите так громко, дайте мне сосредоточиться».

Кстати, некоторые переняли мою привычки. Теперь у нас красота, милота. Вот и начотдела недавно вернулся из командировки заграничной и — на доклад к главному.

Зашел в кабинет, а тот ему говорит: «Ну, вещай, странник уставший, что за новости ты нам принес с берегов заморских?» Начотдела — новенький, еще не привык к нашему говору, опешил и выложил все как на духу. Даже то, о чем надо было промолчать.

А босс ему в ответ: «А ты знаешь, что за такие вести дурные не сносить гонцу головы?» Тут начотдела как выдаст: «Не вели казнить, вели помиловать. Не виноватый я!» В общем, оба поржали, инцидент был исчерпан.

Казалось бы, такая мелочь — просто заменить имя человека на какое-нибудь нетрадиционное обращение, и все совершенно меняется.