Грохотова Светлана Алексеевна родилась 2 декабря 1968 года в городе Москве.
Светлана получила экономическое образование, но красота окружающего мира и любовь к творчеству постепенно привела её к живописи. Живописец, член Профессионально-творческого союза художников России при ЮНЕСКО.

Светлана пишет маслом на холсте, преимущественно в стиле реализм и сюрреализм. Палитра богата на естественные оттенки живой природы, нежная, но красочная, взгляд так проникает вглубь картины и задерживается на деталях. Предлагаем вам полюбоваться чувственными, притягивающими и очень теплыми пейзажами, натюрмортами и цветочными композициями.

1

Со мной с утра не расставался Дождь.
— О, отвяжись! — я говорила грубо.
Он отступал, но преданно и грустно
вновь шел за мной, как маленькая дочь.

Дождь, как крыло, прирос к моей спине.
Его корила я:
— Стыдись, негодник!
К тебе в слезах взывает огородник!
Иди к цветам!
Что ты нашел во мне?

Меж тем вокруг стоял суровый зной.
Дождь был со мной, забыв про все на свете.
Вокруг меня приплясывали дети,
как около машины поливной.

Я, с хитростью в душе, вошла в кафе.
Я спряталась за стол, укрытый нишей.
Дождь за окном пристроился, как нищий,
и сквозь стекло желал пройти ко мне.

Я вышла. И была моя щека
наказана пощечиною влаги,
но тут же Дождь, в печали и отваге,
омыл мне губы запахом щенка.

Я думаю, что вид мой стал смешон.
Сырым платком я шею обвязала.
Дождь на моем плече, как обезьяна,
сидел.
И город этим был смущен.

Обрадованный слабостью моей,
он детским пальцем щекотал мне ухо.
Сгущалась засуха. Все было сухо.
И только я промокла до костей.

2

Но я была в тот дом приглашена,
где строго ждали моего привета,
где над янтарным озером паркета
всходила люстры чистая луна.

Я думала: что делать мне с Дождем?
Ведь он со мной расстаться не захочет.
Он наследит там. Он ковры замочит.
Да с ним меня вообще не пустят в дом.

Я строго объяснила: — Доброта
во мне сильна, но все ж не безгранична.
Тебе ходить со мною неприлично. —
Дождь на меня смотрел, как сирота.

— Ну, черт с тобой, — решила я, — иди!
Какой любовью на меня ты пролит?
Ах, этот странный климат, будь он проклят! —
Прощенный Дождь запрыгал впереди.

3

Хозяин дома оказал мне честь,
которой я не стоила. Однако,
промокшая всей шкурой, как ондатра,
я у дверей звонила ровно в шесть.

Дождь, притаившись за моей спиной,
дышал в затылок жалко и щекотно.
Шаги — глазок — молчание — щеколда.
Я извинилась: — Этот Дождь со мной.

Позвольте, он побудет на крыльце?
Он слишком влажный, слишком удлиненный
для комнат.
— Вот как? — молвил удивленный
хозяин, изменившийся в лице.

4

Признаться, я любила этот дом.
В нем свой балет всегда вершила легкость.
О, здесь углы не ушибают локоть,
здесь палец не порежется ножом.

Любила все: как медленно хрустят
шелка хозяйки, затененной шарфом,
и, более всего, плененный шкафом —
мою царевну спящую — хрусталь.

Тот, в семь румянцев розовевший спектр,
в гробу стеклянном, мертвый и прелестный.
Но я очнулась. Ритуал приветствий,
как опера, станцован был и спет.

5

Хозяйка дома, честно говоря,
меня бы не любила непременно,
но робость поступить несовременно
чуть-чуть мешала ей, что было зря.

— Как поживаете? (О блеск грозы,
смиренный в тонком горлышке гордячки!)
-Благодарю, — сказала я, — в горячке
я провалялась, как свинья в грязи.

(Со мной творилось что-то в этот раз.
Ведь я хотела, поклонившись слабо,
сказать:
— Живу хоть суетно, но славно,
тем более, что снова вижу вас.)

Она произнесла:
— Я вас браню.
Помилуйте, такая одаренность!
Сквозь дождь! И расстоянья отдаленность! —
Вскричали все:
— К огню ее, к огню!

— Когда-нибудь, во времени другом,
на площади, средь музыки и брани,
мы б свидеться могли при барабане,
вскричали б вы:
— В огонь ее, в огонь!

За все! За дождь! За после! За тогда!
За чернокнижье двух зрачков чернейших,
за звуки, с губ, как косточки черешни,
летящие без всякого труда!

Привет тебе! Нацель в меня прыжок.
Огонь, мой брат, мой пес многоязыкий!
Лижи мне руки в нежности великой!
Ты — тоже Дождь! Как влажен твой ожог!

— Ваш несколько причудлив монолог, —
проговорил хозяин уязвленный. —
Но, впрочем, слава поросли зеленой!
Есть прелесть в поколенье молодом.

-Не слушайте меня! Ведь я в бреду! —
просила я. — Все это Дождь наделал.
Он целый день меня казнил, как демон.
Да, это Дождь вовлек меня в беду.

И вдруг я увидала — там, в окне,
мой верный Дождь один стоял и плакал.
В моих глазах двумя слезами плавал
лишь след его, оставшийся во мне.

6

Одна из гостий, протянув бокал,
туманная, как голубь над карнизом,
спросила с неприязнью и капризом:
— Скажите, правда, что ваш муж богат?

— Богат ли он? Не знаю. Не вполне.
Но он богат. Ему легка работа.
Хотите знать один секрет? — Есть что-то
неизлечимо нищее во мне.

Его я научила колдовству —
во мне была такая откровенность-
он разом обратит любую ценность
в круг на воде, в зверька или траву.

Я докажу вам! Дайте мне кольцо.
Спасем звезду из тесноты колечка! —
Она кольца мне не дала, конечно,
в недоуменье отстранив лицо.

— И, знаете, еще одна деталь-
меня влечет подохнуть под забором.
(Язык мой так и воспалялся вздором.
О, это Дождь твердил мне свой диктант.)

7

Все, Дождь, тебе припомнится потом!
Другая гостья, голосом глубоким,
осведомилась:
— Одаренных богом
кто одаряет? И каким путем?

Как погремушкой, мной гремел озноб:
-Приходит бог, преласков и превесел,
немножко старомоден, как профессор,
и милостью ваш осеняет лоб.

А далее — летите вверх и вниз,
в кровь разбивая локти и коленки
о снег, о воздух, об углы Кваренги,
о простыни гостиницей больниц.

Василия Блаженного, в зубцах,
тот острый купол помните?
Представьте —
всей кожей об него!

— Да вы присядьте! —
она меня одернула в сердцах.

8

Тем временем, для радости гостей,
творилось что-то новое, родное:
в гостиную впускали кружевное,
серебряное облако детей.

Хозяюшка, прости меня, я зла!
Я все лгала, я поступала дурно!
В тебе, как на губах у стеклодува,
явился выдох чистого стекла.

Душой твоей насыщенный сосуд,
дитя твое, отлитое так нежно!
Как точен контур, обводящий нечто!
О том не знала я, не обессудь.

Хозяюшка, звериный гений твой
в отчаянье вселенном и всенощном
над детищем твоим, о, над сыночком
великой поникает головой.

Дождь мои губы звал к ее руке.
Я плакала:
— Прости меня! Прости же!
Глаза твои премудры и пречисты!

9

Тут хор детей возник невдалеке:
Наш номер был объявлен.
Уста младенцев. Жуть.
Мы — яблочки от яблонь.
Вот наша месть и суть.

Вниманье! Детский лепет.
Мы вас не подведем.
Не зря великолепен
камин, согревший дом.

В лопатках — холод милый
и острия двух крыл.
Нам кожу алюминий,
как изморозь, покрыл.

Чтоб было жить не скучно,
нас трогает порой
искусствочко, искусство,
ребеночек чужой.

Дождливость есть оплошность
пустых небес. Ура!
О пошлость, ты не подлость,
ты лишь уют ума.

От боли и от гнева
ты нас спасешь потом.
Целуем, королева,
твой бархатный подол!

10

Лень, как болезнь, во мне смыкала круг.
Мое плечо вело чужую руку.
Я, как птенца, в ладони грела рюмку.
Попискивал ее открытый клюв.

Хозяюшка, вы ощущали груда,
над мальчиком, заснувшим спозаранку,
в уста его, в ту алчущую ранку,
отравленную проливая грудь?

Вдруг в нем, как в перламутровом яйце,
спала пружина музыки согбенной?
Как радуга — в бутоне краски белой?
Как тайный мускул красоты — в лице?

Как в Сашеньке — непробужденный Блок?
Медведица, вы для какой забавы
в детеныше влюбленными зубами
выщелкивали бога, словно блох?

11

Хозяйка налила мне коньяка:
— Вас лихорадит. Грейтесь у камина. —
Прощай, мой Дождь!
Как весело, как мило
принять мороз на кончик языка!

Как крепко пахнет розой от вина!
Вино, лишь ты ни в чем не виновато.
Во мне расщеплен атом винограда,
во мне горит двух разных роз война.

Вино мое, я твой заблудший князь,
привязанный к двум деревам склоненным.
Разъединяй! Не бойся же! Со звоном
меня со мной пусть разлучает казнь!

Я делаюсь все больше, все добрей!
Смотрите — я уже добра, как клоун,
вам в ноги опрокинутый поклоном!
Уж тесно мне средь окон и дверей!

О господи, какая доброта!
Скорей! Жалеть до слез! Пасть на колени!
Я вас люблю! Застенчивость калеки
бледнит мне щеки и кривит уста.

Что сделать мне для вас хотя бы раз?
Обидьте! Не жалейте, обижая!
Вот кожа моя — голая, большая:
как холст для красок, чист простор для ран!

Я вас люблю без меры и стыда!
Как небеса, круглы мои объятья.
Мы из одной купели. Все мы братья.
Мой мальчик, Дождь! Скорей иди сюда!

12

Прошел по спинам быстрый холодок.
В тиши раздался страшный крик хозяйки.
И ржавые, оранжевые знаки
вдруг выплыли на белый потолок.

И — хлынул Дождь! Его ловили в таз.
В него впивались веники и щетки.
Он вырывался. Он летел на щеки,
прозрачной слепотой вставал у глаз.

Отплясывал нечаянный канкан.
Звенел, играя с хрусталем воскресшим.
Дом над Дождем уж замыкал свой скрежет,
как мышцы обрывающий капкан.

Дождь с выраженьем ласки и тоски,
паркет марая, полз ко мне на брюхе.
В него мужчины, поднимая брюки,
примерившись, вбивали каблуки.

Его скрутили тряпкой половой
и выжимали, брезгуя, в уборной.
Гортанью, вдруг охрипшей и убогой,
кричала я:
-Не трогайте! Он мой!

Он был живой, как зверь или дитя.
О, вашим детям жить в беде и муке!
Слепые, тайн не знающие руки
зачем вы окунули в кровь Дождя?

Хозяин дома прошептал:
— Учти,
еще ответишь ты за эту встречу! —
Я засмеялась:
— Знаю, что отвечу.
Вы безобразны. Дайте мне пройти.

13

Пугал прохожих вид моей беды.
Я говорила:
— Ничего. Оставьте.
Пройдет и это. —
На сухом асфальте
я целовала пятнышко воды.

Земли перекалялась нагота,
и горизонт вкруг города был розов.
Повергнутое в страх Бюро прогнозов
осадков не сулило никогда.

Иван Шишкин родился 25 января 1832 года в Елабуге (Вятская губерния, ныне - Татарстан) в семье купца второй гильдии - Ивана Васильевича Шишкина.

В 12 лет был определён в Первую Казанскую мужскую гимназию, но дойдя в ней до пятого класса, оставил учёбу и вернулся домой, в Елабугу. Заметив склонности мальчика к искусству, отец отправил его учиться в Московское училище живописи и ваяния. Учителем и наставником молодого художника стал А. Мокрицкий - внимательный и чуткий педагог. Именно благодаря ему Шишкин смог найти себя в искусстве.

В 1856 году юноша поступил в петербургскую Академию художеств, где его наставников стал С. Воробьев. За время учебы в Академии Шишкин получил много медалей и наград. Помимо занятий в стенах Академии, он усердно писал этюды с натуры в окрестностях Санкт-Петербурга и на острове Валаам, благодаря чему приобретал всё большее знакомство с природой и умение точно передавать её карандашом и кистью. Уже в первый год пребывания в Академии Шишкину были присуждены две малые серебряные медали: за картину «Вид в окрестностях Петербурга» (1856) и за рисунки, выполненные летом в Дубках. В 1858 году получил большую серебряную медаль за этюд «Сосна на Валааме», в 1859 году — малую золотую медаль за пейзаж «Ущелье на Валааме» и, наконец, в 1860 году — большую золотую медаль за две картины одного названия «Вид на острове Валааме. Местность Кукко».

Приобретя вместе с этой наградой право на стажировку за границей, он отправился в 1861 году в Мюнхен, где посетил мастерские известных художников Бенно и Франца Адамов, пользовавшихся большой популярностью анималистов. В 1863 году Шишкин перебрался в Цюрих, где под руководством профессора Р. Коллера, считавшегося тогда одним из лучших рисовальщиков животных, срисовывал и писал последних с натуры. Отсюда Шишкин сделал экскурсию в Женеву для ознакомления с работами Ф. Диде и А. Калама, а потом переехал в Дюссельдорф, где написал «Вид в окрестностях Дюссельдорфа» — картину, за которую Императорская Академия художеств присвоила ему звание академика.

Также Шишкин был гравёром-профессионалом, исполнившим по исследованиям Д. А. Ровинского, 100 офортов, 68 оригинальных литографий.

Вернувшись в Петербург, Шишкин подружился со многими представителями мирового искусства. В 1870 году, благодаря Шишкину, появилось Товарищество передвижных художественных выставок, которое ознаменовало начало новой художественной эпохи.

В 1880-е годы Шишкин пишет картины, в сюжетах которых по-прежнему преобладает природа: леса, луга и поля, а также морское побережье Балтики. Основные черты его стиля сохраняются, но художник отнюдь не останавливается в развитии. Такие полотна, как «Ручей в лесу (На косогоре)» (1880), «Заповедник. Сосновый бор» (1881), «Сосновый лес» (1885), «В сосновом лесу» (1887) и другие по духу близки работам предшествующего десятилетия, однако им присуща большая свобода. В лучших пейзажах Шишкина этого времени находят отражение общие для русского изобразительного искусства тенденции, преломляемые им по-своему. Художник с увлечением работает над широкими по размаху, эпическими по своему строю картинами, воспевающими просторы родной земли. Теперь всё ощутимее его стремление к передаче состояния природы, экспрессии образов, чистоте палитры.

Вся личная жизнь Шишкина, к сожалению, была чередой трагических событий. Обе его жены умерли довольно рано. За ними художник лишился и обоих сыновей. На этом удары судьбы не прекратились, - вслед за дорогими сердцу людьми скончался, пожалуй, самый близкий человек - отец. Убитый горем, Шишкин с головой погрузился в работу, которая осталась единственной его отрадой.

За работой Шишкин и умер. Это случилось 20 марта 1898 году. Утром он писал в своей мастерской, затем навестил родных и снова вернулся к работе. В какой-то момент художник вдруг просто упал со стула. Заметив это, помощник сразу подбежал к мастеру, однако увидел, что он уже не дышит.

Среди русских пейзажистов Шишкину, бесспорно, принадлежит место одного из самых сильных художников. Он удивительно чувствовал все растительные формы, писал их с тонким пониманием, как общего характера, так и мельчайших деталей любой породы деревьев, кустарников и трав. Будь-то целый лес, отдельная сосна или группа деревьев, все было невероятно реалистичным без всяких прикрас. Изображал ли он дубы, берёзы, валежник, камни или травы на поляне - они принимали у него удивительно правдивые формы во всех своих природных деталях.

Птицы - удивительные создания: у них есть крылья, и они без труда парят в вышине, очаровывают нас своим чудесным пением, а порой совершают просто невероятные брачные ритуалы, похожие на своеобразные танцы. Каждый отдельный вид имеет свои традиции ухаживания за противоположным полом, включающие в себя прихорашивание, флирт, и представление себя во всей красе.

Предлагаем Вам небольшую подборку причудливых птичьих танцев под удачно подобранную музыку. Хорошее настроение обеспечено!

Эрнесто Кортазар - мексиканский композитор, пианист и аранжировщик.
С раннего детства занимался музыкой, так как рос в семье композитора - Эрнесто Кортазара старшего. В 13 лет его родители погибли в автокатастрофе и он остался сиротой. К 17 годам завершил музыкальное образование и сам начал писать музыку для мексиканского кинематографа. За свои 64 года он сочинил музыку для более чем 500 кинофильмов.

Эрнесто посетил более 25 стран и исполнял свои оригинальные композиции для таких политических фигур как, например, президент Аргентины Карлос Менем и Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев.

Предлагаем вам насладиться чудесной музыкой Эрнесто Кортазара в сопровождении живописного осеннего видео ряда.

Согласно данным центра мониторинга приливов, уровень воды в Венеции достиг максимума в 1,87 м. Отмечается, что только один раз, с тех пор как начали вести записи в 1923 году, вода поднималась выше, достигнув 1,94 метра в 1966 году.

Популярные туристические объекты остались полностью затопленными. Площадь Сан-Марко – одна из самых низких частей города – была одной из наиболее пострадавших. В частности, базилика Святого Марка была затоплена в шестой раз за 1200 лет.

Вспыхнул яркий огонёк
Средь травы зелёной.
Все увидели цветок
В жёлтой шляпке новой.
Вновь явился к нам весной
Маленький росточек —
Одуванчик молодой,
Солнышко-цветочек.

(Галина Соренкова)

Одуванчик придорожный
Был, как солнце золотым,
Но отцвёл и стал похожим
На пушистый белый дым.

Ты лети над тёплым лугом
И над тихою рекой.
Буду я тебе, как другу,
Долго вслед махать рукой.

Ты неси на крыльях ветра
Золотые семена,
Чтобы солнечным рассветом
Возвратилась к нам весна.

(Владимир Степанов)