Иногда человек выходит за пределы привычного, чтобы найти ответы на вопросы, что терзают его душу. В поисках Бога, в поисках смысла он сталкивается с тем, что сам создает — из глины, из слова, из страха. А ведь каждый поиск — это не только надежда найти, но и шанс пересоздать что-то внутри себя.

ПСАЛОМ

Я вышел на поиски Бога.
В предгорье уже рассвело.
А нужно мне было немного –
Две пригоршни глины всего.

И с гор я спустился в долину,
Развел над рекою костер,
И красную вязкую глину
В ладонях размял и растер.

Что знал я в ту пору о Боге
На тихой заре бытия?
Я вылепил руки и ноги,
И голову вылепил я.

И полон предчувствием смутным
Мечтал я, при свете огня,
Что будет Он добрым и мудрым,
Что Он пожалеет меня.

Когда ж он померк, этот длинный
День страхов, надежд и скорбей –
Мой Бог, сотворенный из глины,
Сказал мне:
– Иди и убей!..

И канули годы,
И снова –
Все так же, но только грубей,
Мой Бог, сотворенный из слова,
Твердил мне:
– Иди и убей!

И шел я дорогою праха,
Мне в платье впивался репей,
И Бог, сотворенный из страха,
Шептал мне:
– Иди и убей!

Но вновь я печально и строго
С утра выхожу за порог –
На поиски доброго Бога
И – ах да поможет мне Бог!

Александр Галич
1971

Это стихотворение Д.С. Мережковский написал в возрасте 20 лет.

Сакья Муни

По горам, среди ущелий темных,
Где ревел осенний ураган,
Шла в лесу толпа бродяг бездомных
К водам Ганга из далеких стран.
Под лохмотьями худое тело
От дождя и ветра посинело.
Уж они не видели два дня
Ни приютной кровли, ни огня.
Меж дерев во мраке непогоды
Что-то там мелькнуло на пути;
Это храм, — они вошли под своды,
Чтобы в нем убежище найти.
Перед ними на высоком троне —
Сакья-Муни, каменный гигант.
У него в порфировой короне —
Исполинский чудный бриллиант.
Говорит один из нищих: «Братья,
Ночь темна, никто не видит нас,
Много хлеба, серебра и платья
Нам дадут за дорогой алмаз.
Он не нужен Будде: светят краше
У него, царя небесных сил,
Груды бриллиантовых светил
В ясном небе, как в лазурной чаше…»
Подан знак, и вот уж по земле
Воры тихо крадутся во мгле.
Но когда дотронуться к святыне
Трепетной рукой они хотят —
Вихрь, огонь и громовой раскат,
Повторенный откликом в пустыне,
Далеко откинул их назад.
И от страха всё окаменело,
Лишь один — спокойно-величав —
Из толпы вперед выходит смело,
Говорит он богу: «Ты неправ!
Или нам жрецы твои солгали,
Что ты кроток, милостив и благ,
Что ты любишь утолять печали
И, как солнце, побеждаешь мрак?
Нет, ты мстишь нам за ничтожный камень,
Нам, в пыли простертым пред тобой, —
Но, как ты, с бессмертною душой!
Что за подвиг сыпать гром и пламень
Над бессильной, жалкою толпой,
О, стыдись, стыдись, владыка неба,
Ты воспрянул — грозен и могуч, —
Чтоб отнять у нищих корку хлеба!
Царь царей, сверкай из темных туч,
Грянь в безумца огненной стрелою, —
Я стою как равный пред тобою
И, высоко голову подняв,
Говорю пред небом и землею:
«Самодержец мира, ты неправ!»»
Он умолк, и чудо совершилось:
Чтобы снять алмаз они могли,
Изваянье Будды преклонилось
Головой венчанной до земли, —
На коленях, кроткий и смиренный,
Пред толпою нищих царь вселенной,
Бог, великий бог, — лежал в пыли!

1885

Дмитрий Мережковский
(1865 - 1941)

Однажды был человек, который смотрел на Рождество как на какую-то глупость. Он не был скрягой. Он был очень добрым и порядочным, щедрым к своей семье, честный в своих отношениях с другими людьми. Но он не верил во все то, о чем говорилось в церквях на Рождество. И он был слишком честен, чтобы притворяться, что он верит.

«Я не хочу тебя огорчать, — сказал он своей жене, которая исправно ходила в церковь, — но я просто не могу понять заявление, что Бог стал человеком. Для меня это полная бессмыслица».

На рождественский вечер его жена с детьми пошла на ночное служение в церковь. Он отказался пойти с ними. «Я буду чувствовать себя лицемером, — объяснил он — я лучше останусь дома. Я буду вас ждать».

Вскоре после того, как уехала семья, начал идти снег. Он подошел к окну и увидел, что снежинки становятся все больше и больше. «Ну, что ж, если у нас будет Рождество, — подумал он, — то пусть оно будет белым».

Он вернулся обратно к своему креслу у камина и начал читать газету. Через несколько минут он вздрогнул от глухого стука. Потом послышался еще один удар. Потом еще. Он подумал, что кто-то бросает снежки в окно.

Когда он открыл дверь, чтобы узнать, что это за звуки, он увидел стайку съежившихся птиц. Должно быть, они были настигнуты непогодой, и в поисках укрытия пытались влететь в окно.

«Я не могу позволить бедным птицам замерзнуть, — подумал он — Но как я могу помочь им?» Он вспомнил о сарае, где стоял пони. Там птицам было бы, где укрыться. Он быстро надел пальто и ботинки и потопал по глубокому снегу к сараю. Он широко открыл дверь и включил свет. Но птицы туда не полетели.

«Их нужно заманить» — подумал он. Он быстро побежал домой за хлебом, раскрошил его и посыпал на снег по направлению к сараю. К его огорчению, птицы проигнорировали хлеб и продолжали биться в глубоком снегу. Он попытался загнать их в сарай ходя вокруг них и взмахивая руками. Птицы бросились в разные стороны, но не в теплый, светлый сарай.

«Наверное, я кажусь им странным и пугающим созданием, — сказал он сам себе — как же мне дать им понять, что они могут доверять мне?» «Если бы я сам мог стать птицей на несколько минут, я бы наверное привел их в безопасное место». И в этот момент начали звонить церковные колокола.

Он замер на месте, прислушиваясь к звону, возвещающему добрую весть Рождества. Потом он упал на колени прямо в снег. «Теперь я понимаю, — прошептал он, — теперь я знаю, почему Ты это сделал».

Я - маленькая, на скамейке, в деревне.
Стареют, смеркаются за деревьями облака.
Дотянуться до звёзд мечтают деревья,
«Скорее!» - и я мечтаю, но - маленькая пока…

Раскачиваюсь над вершинами вишен,
Взлетая, верёвки качелей дедушкиных зажав,
Слишком сильно! Но страх не пускает выше,
Туда, откуда приходит разбуженная душа.

Я вхожу внутрь себя с пустыми руками -
Без веры, знаний, с истиной в коробочке монпансье…
И я слышу, как отвечает река мне
В рыбьей тине ночной:
«Вынимай эту звёздную сеть!»

В себя погрузиться куда как важнее:
Там - космос, вселенная, отражённая в глубине.
Я всматриваюсь, не мигая, влажнеют
Глаза, словно получается без вина опьянеть -

«Хмельные» слёзы выпустят умиленье
От близости созвездий, слипающихся в леденцы…
Зелёные, ободранные колени,
И Бог, подставляя ладонь, говорит: «Отсыпь!»

Татьяна Богданова Аксенова

- Здравствуй, Господи.
- Здравствуй. Скажи, доволен ли ты прожитой жизнью?
- Даже не знаю, что тебе сказать, Господи… Пока я жил, мне было хорошо. Я грабил людей, воровал. Денег всегда хватало. И жил я весело и беззаботно, пока люди не поймали меня и не повесили. Но теперь я вот думаю – наверное жил я неправильно. И я бы хотел исправиться. Ты только не наказывай меня, Господи. Я же ни в чем не виноват, если разобраться. Ведь это ты дал мне такую жизнь.
- Я не накажу тебя. Скажи, кем бы ты хотел быть в следующей жизни?
- Сделай меня простым человеком, Господи. Чтобы я честным трудом зарабатывал себе и своей семье на хлеб.
- Как тебе будет угодно.


- Здравствуй, Господи.
- Здравствуй. Скажи, доволен ли ты прожитой жизнью?
- Нет, Господи. Мне жилось очень тяжело. Всю жизнь я работал с раннего утра и до позднего вечера. Но жил в нищете. Я сам, моя жена и дети мои голодали. За всю свою жизнь я не знал ничего иного, кроме голода, холода и унижений.
- Скажи, кем бы ты хотел быть в следующей жизни?
- Я хочу быть богатым человеком. Чтобы у меня был большой дом, много хорошей земли, чтобы еды всегда было в избытке, чтобы я и дети мои имели все, чего бы ни пожелали.
-Как скажешь, так и будет.


- Здравствуй, Господи.
- Здравствуй. Скажи, доволен ли ты прожитой жизнью?
- Спасибо тебе, Господи. Большую часть своей жизни я был абсолютно счастлив. Мне было так хорошо, что я даже и не вспоминал про тех людей, которые расплачивались своей бедностью за мое богатство. Но потом они пришли в мой дом, убили меня, мою жену, моих детей и забрали моё имущество. Но я понимаю их. Когда я был бедным, то мечтал сделать то же самое. Не наказывай их, пожалуйста, Господи.
- Не накажу. Скажи, кем ты хочешь быть в следующей жизни?
- Я теперь понял, это плохо, когда одни люди живут за счет других. Сделай меня богатым снова, Господи. На этот раз все будет по-другому.
- Будь по-твоему.


- Здравствуй, Господи.
- Здравствуй. Скажи, доволен ли ты прожитой жизнью?
- Спасибо тебе, Господи. Ты сделал все как я просил. Но больше не делай меня, пожалуйста, богатым человеком. У меня было много денег, и я построил большой завод. Я создавал рабочие места, повышал зарплаты, оплачивал своим работникам обучение по специальности. Но чем больше я для них делал, тем больше им казалось, что я им что-то недодал. Я только в этой жизни подумал – нелегко тебе, наверное, с нами, Господи. Через созданные мной для них профсоюзы, они требовали еще бОльшего повышения зарплат, различных льгот и пособий для себя и своих семей. А работали при этом из года в год всё хуже и хуже. Потом мой завод обанкротился, и меня за долги посадили в тюрьму. А мои бывшие работники проклинали меня за то, что по моей вине они лишились работы и средств к существованию.
- Кем же ты хочешь быть в следующей жизни?
- Сделай меня какой-нибудь знаменитостью. Я хочу, чтобы люди любили меня и восхищались мной.
- Я сделаю как ты хочешь.


- Здравствуй. Скажи, доволен ли ты прожитой жизнью?
- Спасибо тебе, Господи. Ты сделал все как я хотел. Толпа обожала меня. Что бы я ни делал, вызывало у них восторг. Но больше не делай меня, пожалуйста, знаменитостью. Обожание толпы быстро наскучило мне и даже стало раздражать своей назойливостью. Самые близкие друзья втайне завидовали мне и желали мне зла. Мои дети ненавидели меня, потому что я был слишком занят собой и своей работой. Когда я умирал, по мне не горевал никто, кроме безликой толпы.
- Кем же ты хочешь быть теперь?
- Сделай так, Господи, чтобы я прожил тихую и спокойную жизнь, где-нибудь подальше от людей.
- Как тебе угодно.


- Здравствуй, Господи.
- Здравствуй. Скажи, доволен ли ты прожитой жизнью?
- Да, Господи, большое спасибо тебе. Я хорошо отдохнул. Но больше не делай меня лесником. Мне было скучно и одиноко.
- Тогда кем ты хочешь стать теперь?
- У меня было много свободного времени, Господи. Я читал книги, думал о жизни и о людях. Мне кажется, я понял как можно сделать людей счастливыми. Сделай так, чтобы я стал пожизненным диктатором, и я сделаю мир лучше.
- Как пожелаешь.


- Здравствуй, Господи.
- Здравствуй. Скажи, доволен ли ты прожитой жизнью?
- Мне удалось сделать всё, что я хотел, Господи. Я принес людям порядок и справедливость. Мир стал лучше. Но для этого пришлось уничтожить всех, кто пытался мне в этом помешать. Мои руки по локоть в крови. Накажи меня, Господи.
- Я никого никогда не наказываю. А теперь скажи, кем тебя сделать теперь?
- Сделай кем угодно. Только пожалуйста, Господи, не делай меня больше человеком.

Дай бог слепцам глаза вернуть
и спины выпрямить горбатым.
Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,
но быть нельзя чуть-чуть распятым.
Дай бог не вляпаться во власть
и не геройствовать подложно,
и быть богатым – но не красть,
конечно, если так возможно.
Дай бог быть тертым калачом,
не сожранным ничьею шайкой,
ни жертвой быть, ни палачом,
ни барином, ни попрошайкой.
Дай бог поменьше рваных ран,
когда идет большая драка.
Дай бог побольше разных стран,
не потеряв своей, однако.
Дай бог, чтобы твоя страна
тебя не пнула сапожищем.
Дай бог, чтобы твоя жена
тебя любила даже нищим.
Дай бог лжецам замкнуть уста,
глас божий слыша в детском крике.
Дай бог живым узреть Христа,
пусть не в мужском, так в женском лике.
Не крест – бескрестье мы несем,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай бог ну хоть немного Бога!
Дай бог всего, всего, всего
и сразу всем – чтоб не обидно…
Дай бог всего, но лишь того,
за что потом не станет стыдно.

Евгений Евтушенко

Иосиф Бродский
Рождественская звезда

В холодную пору в местности, привычной
скорее к жаре, чем к холоду, к плоской
поверхности более, чем к горе,
Младенец родился в пещере, чтоб мир спасти;
мело, как только в пустыне может зимой мести.
Ему все казалось огромным:
грудь матери, желтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы Балтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.

Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях ребенка издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.

Афанасий Фет
Ночь тиха. По тверди зыбкой...

Ночь тиха. По тверди зыбкой
Звезды южные дрожат.
Очи Матери с улыбкой
В ясли тихие глядят.
Ни ушей, ни взоров лишних, -
Вот пропели петухи -
И за ангелами в вышних
Славят Бога пастухи.

Ясли тихо светят взору,
Озарен Марии лик.
Звездный хор к иному хору
Слухом трепетным приник, -

И над Ним горит высоко
Та звезда далеких стран:
С ней несут цари Востока
Злато, смирну и ладан.

Борис Пастернак
Рождественская звезда

Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было Младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.

Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.

Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.

А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.

Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.

Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.

Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.

За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.

И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.

Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры...
...Все злей и свирепей дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.

Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.

— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду, —
Сказали они, запахнув кожухи.

От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.

Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.

По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.

У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
—А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.

Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.

Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.

Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.

Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.

Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на Деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.