Согласно одной древней легенде, много веков назад в чудесных рощах Ливана родились три кедра. Они, как известно, растут невероятно медленно, поэтому у них были целые сотни лет на размышления о жизни и смерти, человеке и природе.

Они стали свидетелями огромного количества событий на земле – как приходили и уходили цари, рождались и падали целые империи, как огромное количество раз люди проливали кровь на поле боя. Они видели любовь и ненависть, богатство и нищету. Они наблюдали за караванами торговцев и одинокими путниками. Они помнили, сколько раз менялся язык у людей и как они выдумывали алфавит.

Очень редко они говорили между собой, предпочитая наблюдать и размышлять, но однажды они затеяли разговор о своём будущем.

– Много я повидал на своём веку, – сказал первый кедр. – Только власть имеет силу, поэтому мне хотелось бы превратиться в трон, на котором будет восседать самый могущественный царь на земле.

– А мне кажется, – вздохнул второй кедр, – что главное в мире – добро, поэтому хотел бы стать инструментом, который сможет превращать зло в добро.

– А я уверен, что главное – это вера и душа, – прошелестел третий кедр. – Поэтому хотел бы, чтобы люди, глядя на меня, наполнялись надеждой и верой.

Десятилетие шло за десятилетием, и вот однажды в роще появились дровосеки. Они срубили все три кедра, отвезли их в мастерскую и распилили.

Каждый кедр мечтал о своём, но реальность редко совпадает с ожиданиями.

Первый кедр стал обычным хлевом для скота, а из его остатков подмастерье соорудил простенькие ясли. Второй кедр стал грубым деревенским столом, а бревна третьего кедра за ненадобностью закинули на склад.

Все три кедра разочарованно вздохнули: «Как жаль, что не нашли люди достойного применения нашей чудесной древесине…»

Шли годы, и вот однажды ночью некая супружеская пара без крова над головой пришла на ночлег в тот самый хлев, построенный из первого кедра. Женщина была на сносях и в ту ночь родила мальчика, которого они уложили в ясли на сено. В тот же миг первый кедр осознал, что его мечта осуществилась: он стал опорой величайшего царя на земле.

Через несколько лет за стол из древесины второго кедра сели учитель и его 12 учеников. Перед трапезой учитель произнес несколько слов и второй кедр понял, что стал опорой не только чаше с вином и блюду с хлебом, но и союзу Человека и Бога.

На следующий же день из брёвен третьего кедра соорудили крест и прибили к нему гвоздями полуживого человека. Кедр ужаснулся своей участи и стал оплакивать свою судьбу и судьбу человека, приколоченного к нему, но не прошло и трёх дней, как человек на нём стал Светочем Мира, а сам крест превратился из орудия пытки в символ веры.

Так исполнилась судьба трех ливанских кедров: как это часто бывает с мечтами, они осуществились, но совсем не так, как мы могли бы себе это представить.

Иосиф Бродский
Рождественская звезда

В холодную пору в местности, привычной
скорее к жаре, чем к холоду, к плоской
поверхности более, чем к горе,
Младенец родился в пещере, чтоб мир спасти;
мело, как только в пустыне может зимой мести.
Ему все казалось огромным:
грудь матери, желтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы Балтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.

Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях ребенка издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.

Афанасий Фет
Ночь тиха. По тверди зыбкой...

Ночь тиха. По тверди зыбкой
Звезды южные дрожат.
Очи Матери с улыбкой
В ясли тихие глядят.
Ни ушей, ни взоров лишних, -
Вот пропели петухи -
И за ангелами в вышних
Славят Бога пастухи.

Ясли тихо светят взору,
Озарен Марии лик.
Звездный хор к иному хору
Слухом трепетным приник, -

И над Ним горит высоко
Та звезда далеких стран:
С ней несут цари Востока
Злато, смирну и ладан.

Борис Пастернак
Рождественская звезда

Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было Младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.

Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.

Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.

А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.

Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.

Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.

Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.

За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.

И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.

Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры...
...Все злей и свирепей дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.

Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.

— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду, —
Сказали они, запахнув кожухи.

От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.

Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.

По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.

У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
—А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.

Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.

Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.

Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.

Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.

Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на Деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.