Сначала наденьте маску на себя, затем на ребенка

«Что значит «быть взрослым»? — говорит мне позавчера приятель, — По-моему, все это миф. Мера твоей так называемой взрослости определяется только мешком ответственности, который ты тащишь…». Если придираться к словам, я бы, конечно, сказала, что взрослость – это не когда у тебя мешок тяжелый, а когда ты понимаешь, куда его тащишь и зачем. Хотя бы примерно.


Но это немного сложно.

Мне кажется, есть формула взрослости гораздо проще.
Она известна всем стюардессам и всем путешественникам, та самая знаменитая «сначала наденьте маску на себя, затем на ребенка». Объемно и просто, как я люблю.
Во-первых, на место ребенка в этой формуле можно подставить что угодно. Не только собственно ребенка, но и работу, родителей-пенсионеров, семью в широком контексте или мужа. Или жену, но чаще мужа.
Так вот, взрослый человек всегда сначала позаботится о себе, чтобы не оказалось так, что и он вдруг без сознания-без денег-без сил-в депрессии, и все остальные, за кого он отвечает, тоже в полной жопе.

Из этого «во-первых» легко выводится «во-вторых»: взрослый человек примерно знает, от чего ему становится лучше, а от чего хуже, и имеет хотя бы парочку надежных способов позаботиться о себе. Сам. Вот этими самыми руками. Невзрослый человек вынужден очень много и очень горько обижаться на тех, кто «должен был» или «мог» позаботиться, догадаться и так далее, но не захотел. Если продолжать аналогию с самолетом, то не очень взрослый человек яростно обвиняет пилотов самолета, ругает себя, погоду, турбулентность, и это все очень понятные чувства, тем более, что каждого есть за что повинить. Но маска, маска не надета.

В-третьих, тут важны обе части и их последовательность: и «сначала наденьте маску на себя», и «потом на ребенка». Некоторые из нас радостно вцепляются в первую часть, видя в ней освобождение от всякого «надо» и ликующее торжество «хочу». А некоторые пропускают первую и слышат только вторую, видя в себе лишь средство для спасения ребенка. Условного, конечно, ребенка.


Первых понять можно. Слушайте, ну правда, если человек с младенчества тащил мешок со всякими гадостями («нет слова хочу, есть слово надо», «ты должен», «не позорь мать» и много других, гораздо более тонких и вычурных колющих предметов), взятый недобровольно, то ведь ничего, кроме тщательно задавленного гнева и ярости, он к этому мешку не испытывает. И будет пытаться сбросить его всеми явными и неявными способами. Даже если привычная вмятина на плече будет заставлять снова и снова этот мешок на себя взгромоздить. А за этой увлекательной внутренней борьбой можно и всю жизнь скоротать.

Вторых тоже легко понять. Это те, кто проскакивает первую часть формулы, бормоча «да я-то чо, мне нормально». Да, я синий, задыхаюсь и ногу приволакиваю. Зато смотрите, у меня все дети в масках, я отдал все, что имел, семье и работе, ничего себе не оставил, хоть карманы проверьте. У Линор Горалик есть такой Заяц ПЦ с плакатом «Я спас мир и изнемог». Заяц все время изможден, он ощущает себя героем, но потом бац! — оказывается, что либо маски не нужны, либо самолет летел не в ту сторону. В общем, что хаотичные, а то и тиранические метания Зайца были бесполезны и даже навредили. Всем.
При хорошем (а может, плохом) раскладе человек с годами это понимает и страшно расстраивается. При плохом (а может, наоборот, хорошем) раскладе так и живет в своей картинке с плакатом наперевес.

Ни один взрослый не будет жертвовать своей жизнью.
Просто потому, что это безответственно.
Жертвовать легко из детской позиции, потому что ребенок, во-первых, еще не знает ценности собственной жизни, во-вторых, не понимает последствий, и в-третьих, надеется таким образом кого-то от чего-то «спасти» (глубоко в бессознательном, в своем театре теней, он, конечно, надеется спасти родителя. Но это затея безнадежная, не стоит и браться).

И вот мы, наверное, всю жизнь как-то двигаемся в сторону этой взрослости. Иногда проваливаемся, но ведь жизнь дает обычно больше чем одну попытку.»

Анастасия Рубцова
Источник: sobiratelzvezd.ru
Поделись
с друзьями!
2070
40
109
61 месяц

Если бы «на ручки» было признано лекарством...

Было бы здорово, если бы «на ручки» было признано лекарством и для женщин, на него выписывались бы рецепты, которые потом можно было бы «отоварить». То есть прийти и получить то, что тебе нужно, без лишних разговоров и просьб. Я больна, мне это нужно, вот рецепт. И все.


Было бы здорово, если бы каждую несчастную женщину в обязательном порядке отправляли бы «на ручки» — как на исправительные работы. Чтобы туда же посылали всех тех, кто отравляет жизнь другим:

«Женщина, а не пошли бы вы на ручки!». Чтобы в кризисные времена раздавали не только сухие пайки и талоны, но еще и «на ручки» – для женщин. Потому как если женщина в кризис сможет сохранить себя живой и счастливой, все остальные кризиса не заметят.

Было бы здорово, если бы мы сами научились заботиться друг о друге и брать друг друга «на ручки», когда это так необходимо. Не орать, не хамить, а мысленно обнимать и окружать заботой. И легко так говорить о посторонних людях, мифическом мире во всем мире. Но как же сложно, когда речь идет о твоих близких, твоей семье. Особенно о тех, с кем у тебя самые сложные отношения.

Чтобы мамы не учили жить, а брали своих дочерей «на ручки», даже если дочке уже сорок. Тем более если дочке уже сорок. Чтобы выросшие дочери иногда брали «на ручки» своих мам, особенно если о маме больше некому позаботиться. Не придумывали, почему это неправильно, не пытались бы маму осчастливить, а просто окружали заботой. С любовью и уважением.

Чтобы свекровь принимала невестку всем сердцем в семью, не оценивая и не соперничая. Окружить любовью ту женщину, которая отныне будет давать любовь твоему же сыну. Чем больше ты отдашь ей тепла, тем больше тепла получит и твой любимый и большой мальчик. Чтобы невестки увидели в своих свекровях женщин, которые просто боятся потерять любовь такого важного для них мужчины. И мысленно взяли «на ручки» тех, с кем постоянно борются и кого так ненавидят.
«На ручки» нужно всем. Как можно чаще. В любых обстоятельствах. И мы можем помогать в этом друг другу – женский круг обмена любовью через «на ручки». Просто попробуйте дарить хотя бы капельку тепла каждой женщине, с которой вы встречаетесь. Дарить маленькую порцию заботы – мысленно или осязаемо. Брать их всех «на ручки». Соизмеряя свои возможности, по чуть-чуть. Подруг, коллег, соседок, родственниц, всех попадающих в ваше поле женщин. Взять «на ручки» на пару секунд, обогреть своим теплом и отпустить ее в мире – чтобы она передала это дальше. Как быстро бы исчезли все войны и конфликты!

И начать бы стоило с того, чтобы мы сами взяли «на ручки» самих себя. Как говорится: «Позаботьтесь о себе сами, не доверять же такое важное дело чужим людям!». И это правда. Если вы сами начнете о себе заботиться, разрешить себе принимать заботу от этого мира, в вашей жизни очень многое изменится. И внешне, и внутренне.

Ухоженная женщина – это та, за которой хочется ухаживать. Если мы сами о себе заботимся, холим и лелеем, то и другим тоже хочется о нас заботиться. Закон. А если мы сами себя забросили, но всем вокруг выставляем счет – кто и сколько должен нам заботы в граммах – получим мы только разочарования. Потому что сначала стоит взять саму себя «на ручки».

Я беру себя на ручки, когда вечером, уложив детишек спать, сажусь в тишине с любимой ряженкой и делаю масочки для лица, пишу статьи, читаю книги, занимаюсь рукоделием или просто молюсь. Или когда я гуляю одна на природе. Или делаю то, что я люблю. Или позволяю себе побыть одной, без никого и в тишине. Это мои бесценные мгновения, без которых во мне начинает копиться напряжение.

Можно дожидаться, пока меня счастливой сделает муж, но я знаю, что ему такая ноша не под силу. Сделать из несчастной женщины счастливую не сможет никто. Пока она сама не решит, что она достойна того, чтобы ее взяли «на ручки». Лишь я сама могу себе позволить быть счастливой и принимать заботу. Тогда он может приумножить мое внутреннее богатство. Взять меня «на ручки». Ведь много «на ручки» не бывает, передозировка невозможна. Это натуральное лекарство, без консервантов и химии, оно не только безвредно, но еще и очень полезно. Каждой из нас.

И вместо послесловия. Для мужчин.
И хочется сказать еще несколько слов мужчинам. Ведь приятнее всего, когда «На ручки» тебя берет именно тот, кого ты сильно любишь. Будь то отец, брат, муж, сын, друг, родственник…
Не знаете, что делать с женщиной? Возьмите ее на ручки.
Не знаете, как успокоить женщину? Возьмите ее на ручки.
Не знаете, как справиться с ее дурными привычками? Возьмите е на ручки.
Не можете больше спорить с ней? Возьмите ее на ручки.
Хотите быть услышанным? Возьмите ее на ручки.
Хотите прекратить войну? Возьмите ее на ручки.
Хотите от нее что-то получить (например, вкусный ужин)? Возьмите ее на ручки.
Хотите стать счастливым дома? Возьмите ее на ручки и не отпускайте!
Обращайтесь бережно. Не эксплуатируйте. Берегите. Защищайте. Любите. И она станет вашим талисманом, оберегом, вашей удачей и вашим вдохновением. Гармония дома начинается с женщины, которая сидит у вас «на ручках».

Ольга Валяева
Поделись
с друзьями!
3199
25
148
62 месяца

Повесть о женщине из другого времени


Я нечасто видел слезы моих друзей. Мальчики ведь плачут в одиночестве или перед девочками (футболисты не в счет, им все можно). При других мальчиках мы плачем редко, и только когда уж совсем плохо.

Тем острее врезались в память слезы моего друга, внезапно появившиеся в его глазах, когда мы ехали в Москву, и я налил себе томатный сок.

Теперь перейдем к изложению сути дела, веселой и поучительной.

В юности у меня было много разных компаний, они переплетались телами или делами, постоянно появлялись и исчезали новые люди. Молодые души жили, словно в блендере. Одним из таких друзей, взявшихся ниоткуда, был Семен. Разгильдяй из хорошей ленинградской семьи. То и другое было обязательным условием попадания в наш социум. Не сказать, чтобы мы иных «не брали», отнюдь, просто наши пути не пересекались. В 90-е разгильдяи из плохих семей уходили в ОПГ, либо просто скользили по пролетарской наклонной, а НЕразгильдяи из хороших семей либо создавали бизнесы, либо скользили по научной наклонной, кстати, чаще всего в том же финансовом направлении, что и пролетарии.

Мы же, этакая позолоченная молодежь, прожигали жизнь, зная, что генетика и семейные запасы never let us down. Семен, надо сказать, пытался что-то делать, работал переводчиком, приторговывал какими-то золотыми изделиями, иногда «бомбил» на отцовской машине. Он был очень старательным, честным и сострадающим, что в те времена едва ли было конкурентным преимуществом. Помню, сколько мы ни занимались извозом, обязательно находились пассажиры, с которыми Сеня разбалтывался и денег потом не брал. И еще он был очень привязан к родне, с которой познакомил и меня. Семьи у нас были похожи.

Молодые родители, тщетно пытавшиеся найти себя в лихом постсоциализме, и старшее поколение, чья роль вырастала неизмеримо в смутное время распада СССР. Эти стальные люди, родившиеся в России в начале ХХ века и выжившие в его кровавых водах, стали несущими стенами в каждой семье. Они справедливо считали, что внуков доверять детям нельзя, так как ребенок не может воспитать ребенка. В итоге, в семье чаще всего оказывались бабушки/дедушки и два поколения одинаково неразумных детей.

Бабушку Семена звали Лидия Львовна. Есть несущие стены, в которых можно прорубить арку, но об Лидию Львовну затупился бы любой перфоратор. В момент нашей встречи ей было к восьмидесяти, ровесница так сказать Октября, презиравшая этот самый Октябрь всей душой, но считавшая ниже своего достоинства и разума с ним бороться. Она была аристократка без аристократических корней, хотя и пролетариат, и крестьянство ее генеалогическое древо обошли. В жилах местами виднелись следы Моисея, о чем Лидия Львовна говорила так: «В любом приличном человеке должна быть еврейская кровь, но не больше, чем булки в котлетах». Она была крепка здоровьем и настолько в здравом уме, что у некоторых это вызывало классовую ненависть.

Час беседы с Лидией Львовной заменял год в университете с точки зрения знаний энциклопедических и был бесценен с точки зрения знания жизни. Чувство собственного достоинства соперничало в ней лишь с тяжестью характера и беспощадностью сарказма. Еще она была весьма состоятельна, проживала одна в двухкомнатной квартире на Рылеева и часто уезжала на дачу, что, безусловно, для нас с Семеном было важнее всего остального. Секс в машине нравился не всем, а секс в хорошей квартире — почти всем. Мы с Семеном секс любили, и он отвечал нам взаимностью, посылая различных барышень для кратко- и средне-срочных отношений. Кроме того, Лидия Львовна всегда была источником пропитания, иногда денег и немногим чаще — хорошего коньяка. Она все понимала и считала сей оброк не больно тягостным, к тому же любила внука, а любить она умела. Это, кстати, не все могут себе позволить. Боятся. Бабушка Лида не боялась ничего. Гордая, независимая, с прекрасным вкусом и безупречными манерами, с ухоженными руками, скромными, но дорогими украшениями, она до сих пор является для меня примером того, какой должна быть женщина в любом возрасте.

Цитатник этой женщины можно было бы издавать, но мы, болваны, запомнили не так много:

«Докторская диссертация в голове не дает право женщине эту голову не мыть». Мы с Семеном соглашались.

«Деньги полезны в старости и вредны в юности». Мы с Семеном не соглашались.

«Мужчина не может жить только без той женщины, которая может жить без него». Мы с Семеном не имели четкой позиции.

«Сеня, ты пропал на две недели, этого даже Зощенко себе не позволял» (писатель, я так понимаю, в свое время проявлял к Лидии Львовне интерес).

«Бабушка, а почему ты сама мне не могла позвонить?» — пытался отбояриться Семен.

«Я и Зощенко не навязывалась, а тебе, оболтусу, уж подавно не собираюсь. Тем более, у тебя все равно кончатся деньги и ты придешь, но будешь чувствовать себя неблагодарной свиньей. Радость не великая, но все же». Семен чуть ли не на руке себе чернилами писал: «позвонить бабушке», но все равно забывал, и его, как и меня, кстати, друзья называли «бабушкозависимый».

«Я знаю, что здесь происходит, когда меня нет, но если я хоть раз обнаружу этому доказательства, ваш дом свиданий закроется на бесконечное проветривание». Именно у Лидии Львовны я обрел навыки высококлассной уборщицы. Потеря такого будуара была бы для нас катастрофой.

«Значит так. В этой квартире единовременно может находиться только одна кроличья пара. Моя комната неприкосновенна. И кстати, запомните еще вот что: судя по вашему поведению, в зрелом возрасте у вас будут сложности с верностью. Так вот, спать с любовницей на кровати жены может только вконец опустившийся неудачник. Считайте, что моя кровать, это ваше будущее семейное ложе». Семен при своем полном разгильдяйстве и цинизме защищал бабушкину комнату, как деньги от хулиганов, то есть всеми возможными способами. Эта принципиальность стоила ему дружбы с одним товарищем, но внушила уважение всем оставшимся.

«Сеня, единственное, что ты должен беречь,— это здоровье. Болеть дорого, и, поверь мне, денег у тебя не будет никогда». Бабушка не ошиблась. К сожалению…

«Сеня становится похож лицом на мать, а характером на отца. Лучше бы наоборот». Эту фразу Лидия Львовна произнесла в присутствии обоих родителей Семена. Тетя Лена взглядом прожгла свекровь насквозь. Дядя Леша флегматично поинтересовался: «А чем тебе Ленкино лицо не нравится?» — и стал разглядывать жену, как будто и правда засомневался. Проезд по его характеру остался незамеченным. «Ленино лицо мне очень нравится, но оно совершенно не идет мужчине, как и твой характер»,— Лидия Львовна либо и правда имела в виду то, что сказала, либо пожалела невестку.

«Я с тетей Таней иду в филармонию. С ней будет ее внучка. Прекрасная девушка, ты можешь меня встретить и познакомиться с ней. Мне кажется, она захочет подобрать тебя, когда ты будешь никому не нужен». Внучка тети Тани подобрала другого. И как подобрала!

«Хорошая невестка — бывшая невестка». Вместе со свидетельством о разводе бывшие жены Сениного отца получали уведомление о наконец свалившейся на них любви бывшей уже свекрови.

«Семен, если ты говоришь девушке, что любишь ее, только ради того, чтобы затащить в постель, ты не просто мерзавец, ты малодушный и бездарный мерзавец». Надо сказать, этот урок мы усвоили. Ну, по крайней мере я — точно. Честность и открытость в помыслах всегда была залогом спокойного сна, быстрого решения противоположной стороны и дружеских отношений в дальнейшем, независимо от наличия эротической составляющей.

«Эх мальчики… в старости может быть либо плохо, либо очень плохо. Хорошо в старости быть не может…»

Впоследствии я встречал немало относительно счастливых пожилых людей и не меньше несчастных молодых. Мне кажется, люди изначально живут в одном возрасте, и когда их личностный возраст совпадает с биологическим, они счастливы. Смотришь на Джаггера — ему всегда двадцать пять. А сколько тридцатилетних, в которых жизненной силы едва на семьдесят? Скучные, брюзжащие, потухшие. Лидия Львовна, как мне кажется, была счастлива лет в тридцать пять — сорок, в том чудном возрасте, когда женщина еще прекрасна, но уже мудра, еще ищет кого-то, но уже может жить одна.

Случилось так, что мне однажды не повезло (точнее, повезло) и я имел счастье общаться с Лидией Львовной в совершенно неожиданных обстоятельствах.

А начиналось все весьма прозаично. Я был отставлен своей пассией, пребывал в тоске и лечился загулом. Из всего инструментария, необходимого для этого, постоянно у меня имелось только желание. Однако иногда мне удавалось так впиться в какую-нибудь сокурсницу или подругу сокурсницы, что появлялся повод попросить у Сени ключи от бабушкиных апартаментов. По проверенной информации, Лидия Львовна должна была уехать на дачу. С ключами в кармане и похотью в голове я пригласил девушку якобы в кино. Встретились мы часа за два до сеанса, и мой коварный план был таков: сказать, что бабушка просила зайти проверить, выключила ли она утюг, предложить чаю, а потом неожиданно напасть. С девушкой мы один раз страстно целовались в подъезде и, судя по реакции на мои уже тогда распустившиеся руки, шансы на победу были велики.

Знакомить подругу со своими родственниками я не собирался, и поэтому представить апартаменты Лидии Львовны квартирой моей собственной бабушки не представлялось мне такой уж проблемой. Фотографию Семена я планировал убрать заранее, но, естественно, опоздал и поэтому придумал историю о неслыханной любви бабули к моему другу, совместных каникулах и до слез трогательной карточке, которую я сам сделал, и поэтому меня на ней нет. Селфи тогда не существовало.

Все шло по плану. Подруга так распереживалась насчет утюга, что я еле успевал бежать за ней. Мне вот интересно, если нас создали по образу и подобию, значит, Бог тоже когда-то был молод и вот так бежал по небу… В общем, лестница была взята штурмом с остановками на поцелуи. Конечно, эти юношеские страхи (а вдруг не согласится) заставляют нас так торопиться, что иногда именно спешка все и разрушает. С губами в губах, я стал дрожащими руками пытаться запихать ключ в замочную скважину. Ключ не запихивался. «Хорошее начало» — всплыл в памяти классический каламбур.

— Дай я сама! — Моя любимая женская фраза. Зацелованная девушка нежно вставила ключ, повернула и… дом взорвался. Точнее, взорвался весь мир.

— Кто там? — спросила Лидия Львовна.

— Это Саша,— ответил из космоса совершенно чужой мне голос.

После этого дверь открылась. Не знаю, что случилось в моих мозгах, но экспромт я выдал занятный.

— Бабуль, привет, а мы зашли проверить утюг, как ты просила.

До сих пор не могу понять, как у меня хватило наглости на такой ход. Знаете, у интеллигенции есть прекрасное понятие «неудобно перед…». Объяснить его другой касте невозможно. Речь не о грубости или хамстве в чей-то адрес и даже не об ущемлении интересов. Это какое-то странное переживание, что подумает или почувствует другой человек, если ты сотворишь нечто, что, как тебе кажется, не соответствует его представлениям о мировой гармонии. Очень часто те, перед кем нам неудобно, искренне удивились бы, узнай они о наших метаниях.

Мне было крайне неудобно перед юной подружкой за то, что я привел ее в чужой дом с очевидной целью. И это чувство победило «неудобство» перед Лидией Львовной.

Думала она ровно секунду. Улыбнувшись уголками глаз, «дама» вступила в игру:

— Спасибо, но, видишь ли, я на дачу не поехала — чувствую себя не очень хорошо, проходите, чаю выпьете.

— Знакомьтесь, это… — со страху я забыл имя девушки. То есть совсем. Такое до сих пор иногда со мной происходит. Я могу неожиданно забыть имя достаточно близкого мне человека. Это ужасно, но именно тогда я придумал выход из столь затруднительного положения.

Я неожиданно полез в карман за телефоном (тогда только появились Эриксоны небольшого размера), сделав вид, что мне позвонили.

— Извините, я отвечу,— и, изображая разговор по телефону, стал внимательно слушать, как моя девушка представляется моей «бабушке».

— Катя.

— Лидия Львовна. Проходите, пожалуйста.

Я тут же закончил псевдоразговор, и мы прошли на кухню. Я бы даже сказал кухоньку, тесную и неудобную, с окном, выходящим на стену противоположного дома, но это была, пожалуй, лучшая кухня в Петербурге. У многих вся жизнь похожа на такую кухню, несмотря на наличие пентхаузов и вилл.

— Катя, чай будете?

Лидия Львовна учила ко всем обращаться на «вы», особенно к младшим и к обслуживающему персоналу. Помню ее лекцию:

— Когда-нибудь у тебя будет водитель. Так вот, всегда, я повторяю ВСЕГДА, будь с ним на Вы, даже если он твой ровесник и работает у тебя десять лет. «Вы» — это броня, за которой можно спрятаться от жлобства и хамства.

Лидия Львовна достала чашки, поставила их на блюдца, также достала молочник, заварной чайник, серебряные ложки, положила малиновое варенье в хрустальную вазочку. Так Лидия Львовна пила чай всегда. В этом не было надуманности или вычурности. Для нее это было так же естественно, как говорить «здравствуйте», а не «здрасьте», не ходить по дому в халате и посещать врачей, имея при себе небольшой презент.

Катины глаза приняли форму блюдец. Она тут же пошла мыть руки.

— Э-э-эх, Сашка, ты даже имени ее не помнишь… — Лидия Львовна тепло и с какой-то печалью посмотрела на меня.

— Спасибо вам большое… простите, я не знал, что делать.

— Не переживай, я понимаю, ты же воспитанный мальчик, неудобно перед девушкой, она еще молоденькая, должна соблюдать приличия и по чужим квартирам не ходить.

— Имя я случайно забыл, честное слово.

— А что с Ксеней? — Как я уже сказал, я недавно расстался со своей девушкой. Мы встречались несколько лет и часто бывали в гостях, в том числе у Лидии Львовны.

— Ну, если честно, она меня бросила.

— Жаль, хорошая девушка, хотя я понимала, что все этим кончится.

— Почему? — Ксеню я любил и разрыв переживал достаточно тяжело.

— Понимаешь, ей не очень важны хорошие и даже уникальные качества, составляющие основу твоей личности, а принимать твои недостатки, которые являются обратной стороной этих качеств,— она не готова.

Честно скажу, я тогда не понял, о чем она говорит, и потом еще долго пытался изменить в людях какие-то черты характера, не сознавая, что именно они являются неотъемлемым приданым к восхищавшим меня добродетелям.

Вдруг по лицу Лидии Львовны пробежала тревога:

— Сашенька, ты только с Сеней продолжай дружить, он хороший парень, добрый, но нет в нем ярости, а она должна быть у мужчины, хотя бы иногда. Я очень за него волнуюсь. Присмотришь за ним? У тебя все в жизни получится, а у него нет, пусть хоть друзья достойные рядом будут. Обещаешь?

Я впервые видел какую-то беспомощность во взгляде этой сильнейшей из всех знакомых мне женщин. Самая большая плата за счастье любить кого-то — это неизбежная боль от бессилия помочь. Рано или поздно это обязательно случается.

Катя вернулась из ванной комнаты, мы выпили крепко заваренного чая, поговорили о чем-то и ушли.

Через неделю Лидия Львовна умерла во сне. Сеня так и не успел к ней заехать, потому что мы опять куда-то умотали на выходные.

Месяца через два мы поехали с ним в Москву. «Красная стрела», купе, целое приключение для двух оболтусов. В нашу келью заглянул буфетчик, и я попросил к водке, припасенной заранее, томатного сока.

Открыл, налил полный стакан и взглянул на Сеню. Он смотрел на мой сок и плакал. Ну, точнее, слезы остановились прямо на краю глаз и вот-вот должны были «прорвать плотину».

— Сенька, что случилось?

— Бабушка. Она всегда просила покупать ей томатный сок.

Сеня отвернулся, потому что мальчики не плачут при мальчиках. Через несколько минут, когда он вновь посмотрел на меня, это уже был другой Сеня. Совсем другой. Старее и старше. Светлый, но уже не такой яркий. Его лицо было похоже на песок, который только что окатила волна. Бабушка ушла, и он, наконец, в это поверил, как и в то, что больше никто и никогда не будет любить его так.

Тогда я понял, что, когда умирает близкий человек, мы в одну секунду испытываем боль, равную всему теплу, какое получили от него за бесчисленные мгновения жизни рядом.

Некие космические весы выравниваются. И Бог, и физики спокойны.

Автор: Александр Цыпкин
Источник: tsypkin.com
Поделись
с друзьями!
5696
25
71 месяц

Натан Штраус — человек, который спас полмиллиона детей

Натан Штраус — один из самых знаменитых коммерсантов в американской истории. Будучи совладельцем и основателем сети магазинов Macy’s и Abraham & Straus и одним из самых успешных бизнесменов своего времени, он потратил практически весь свой личный капитал, чтобы помочь беднякам Нью-Йорка. Он подарил большинству детей шанс выжить — пастеризованное молоко. В конце XIX — начале XX века детская смертность в Нью-Йорке была высокой, в том числе из-за плохого молока.
В то время о пастеризации молока не просто не задумывались, но даже считали это вредным для продукта и бесполезным переводом денег. А толчком к новой деятельности послужила семейная трагедия — во время путешествия по Европе у Штрауса и его жены из-за плохого молока умирает новорожденная дочь. Позже на ферме Штраусов умерла внешне абсолютно здоровая корова, а вскрытие показало, что у животного был туберкулез. Супруги начинают финансировать из личных сбережений исследования и открытие лабораторий для пастеризации молока.
Штраус понимает, что дети заражаются от инфицированных коров и умирают. И что разработанная в 1860-х Луи Пастером технология, согласно которой надо было нагревать молоко, а затем быстро остужать, уничтожит опасные микроорганизмы и обезопасит молоко.
Штраусы стали строить молочные станции в бедных районах и добиваться того, чтобы все продаваемое молоко подвергалось процессу пастеризации. В 1891 году 24% детей, рожденных в Нью-Йорке, умирали, не дожив до года. А из 20 тысяч детей, которых кормили пастеризованным молоком Натана Штрауса, умерло всего шесть.

В 1898 году Штраус стал президентом департамента здравоохранения города и немедленно пожертвовал оборудование для пастеризации городскому сиротскому приюту. По всей стране были установлены 297 молочных станций в 36 городах. Детская смертность по стране упала со 125 на тысячу в 1891 году до 15 в 1925 году. Всего, по подсчетам некоторых историков, Штраус спас жизни 450,000 детей.

Во время экономической депрессии 1893 года Штраус использовал молочные станции, чтобы продавать уголь по самым низким ценам. Кто не мог платить — получал уголь бесплатно. Также Штраус открыл дома с меблированными комнатами для 64 тысяч человек, где подавали завтрак за пять центов, и организовал 50 тысяч обедов за один цент. Штраус заметил, что двое подчиненных в его компании Abraham & Straus голодали, чтобы сэкономить деньги и прокормить семью, поэтому он открыл первую оплачиваемую компанией столовую.
В 1911 году Натан Штраус был избран делегатом от США на Международном конгрессе по защите детей в Берлине, также был делегатом Конгресса по борьбе с детским туберкулезом в Риме.

Натан Штраус умер в возрасте 82 лет, истратив большую часть своего капитала на нужды малоимущих людей.
Источник: pikabu.ru
Поделись
с друзьями!
3590
3
77 месяцев
Уважаемый посетитель!

Показ рекламы - единственный способ получения дохода проектом EmoSurf.

Наш сайт не перегружен рекламными блоками (у нас их отрисовывается всего 2 в мобильной версии и 3 в настольной).

Мы очень Вас просим внести наш сайт в белый список вашего блокировщика рекламы, это позволит проекту существовать дальше и дарить вам интересный, познавательный и развлекательный контент!