Сегодня я хочу рассказать вам об одном интересном эксперименте с послушанием детей, на результаты которого стоит обратить внимание всем родителям!!! Почему? Потому что эту ошибку совершает, пожалуй, 90% всех родителей, удивляясь потом трудностям переходного периода, тому, что дети забывают родительские наставления и делают все наоборот.

Итак, о каком эксперименте речь?

Эксперимент доктора Джонатана Фридмана описан в книге Роберта Чалдини “Психология влияния”. Знакомство с результатами эксперимента поможет вам решить для себя, что следует делать и чего лучше не делать при общении с детьми.

Цель эксперимента – выяснить, что может удержать детей от игры с какой-то игрушкой в будущем (слово “игрушка” в данном случае можно распространить и на подростковые “игрушки”…)

Почему дети делают все наоборот

Были проведены тесты в различных группах детей 7-9 лет.

В комнате находилось несколько игрушек. Все были довольно непривлекательными, кроме робота на батарейках. Именно с ним исследователь запрещал играть мальчикам. Он знал, что довольно легко добиться от детей послушания в течение короткого периода времени. Нужно лишь пригрозить наказанием. Фридман полагал, что, находясь под его наблюдением, немногие мальчики рискнули бы играть с роботом. Он был прав. Фридман показывал мальчику пять игрушек и говорил следующее: «Играть с роботом дурно. Если ты будешь это делать, я очень сильно рассержусь и буду вынужден наказать тебя». Затем Фридман выходил из комнаты, но следил за ребенком через одностороннее зеркало. 21 из 22 испытуемых мальчиков не прикоснулись к роботу. Таким образом, угроза работала, пока мальчики думали, что их могут поймать и наказать.

Этот результат Фридман предвидел, но он хотел знать, будет ли эта угроза действовать позднее, когда его не будет рядом. Чтобы узнать это, он через 6 недель послал свою ассистентку в школу к мальчикам, где он проводил эксперимент. Ассистентка забирала мальчиков по одному, заводила в комнату с теми же игрушками и давала тест по рисованию. Она говорила, что можно поиграть с любыми игрушками, пока она оценивает результаты теста.

Интересно, что 77 % мальчиков остановили свой выбор на роботе, который ранее был для них «запретным плодом».

Внимание, родители! Еще раз прочитайте предложение выше!!!

77% остановили выбор не на какой-то игрушке, а именно на той, которой, как им говорили, играть дурно. Угроза Фридмана, которая так хорошо «работала» шесть недель тому назад, почти не действовала, когда он больше не мог подкрепить ее наказанием.

Теперь давайте ознакомимся с результатами второй группы мальчиков, которым он тоже показывал те же игрушки и говорил, что играть с роботом дурно. Но при этом не запугивал мальчиков наказанием. Исследователь покидал комнату и, наблюдая за детьми через одностороннее зеркало, убедился в том, что указания было достаточно. Также, как и в первом эксперименте, только один мальчик из 22 решил поиграть с роботом в отсутствие Фридмана.

Точно также, как и с первой группой, ассистентка Фридмана проводила с мальчиками тест по рисованию через 6 недель и разрешала поиграть с любой игрушкой. Поразительно то, что только 33 % мальчиков из второго набора предпочли робота.

Т.е. из группы детей, которым не угрожали наказанием, только 33% решили поиграть с “запретным плодом”.

77% В ПЕРВОЙ ГРУППЕ И 33% ВО ВТОРОЙ…

Мальчики первой группы подверглись давлению извне.

Очевидно, что в первой группе мальчиков угроза не убедила их в том, что играть с роботом дурно; они лишь поняли, что делать это неразумно, когда существует опасность наказания.

У мальчиков из второго набора своего рода давление возникло изнутри, а не извне.

Фридман также говорил им, что играть с роботом дурно, но он не угрожал мальчикам наказанием в случае непослушания. В результате произошло следующее. Во-первых, одного только указания Фридмана оказалось достаточно для того, чтобы мальчики не начинали приводить робота в действие, пока Фридман на короткое время покидал комнату. Во-вторых, мальчики приняли на себя личную ответственность за свое решение не трогать робота в течение этого времени. Дети решили, что они не делали этого, потому что они не хотели. В данном случае не было никакой угрозы, которая могла бы объяснить поведение мальчиков. Спустя шесть недель, когда Фридмана рядом не было, они по-прежнему игнорировали робота, потому что изменились изнутри, убедив себя в том, что не хотят с ним играть.

Из этого эксперимента можно извлечь очень ценный урок. Если вы хотите, чтобы ребенок поверил в то, что делать что-то дурно и хотите, чтобы это стало ЕГО убеждением, не нужно угрожать, т.к. получите эффект обратный. Достаточно просто указания – это делать дурно. И пояснений, почему это так.

Мы в семье используем такой подход:

1. Говорим дочери, что что-то делать плохо.

2. Объясняем почему, отвечаем на вопросы.

3. Приводим свой пример – ни я, ни папа так не делаем, потому что считаем это неправильным.

И это работает! У нее есть внутренняя мотивация, и до того, как я прочла об этом эксперименте, я удивлялась, откуда она у нее такая сильная. Сейчас понимаю – мы интуитивно поступали правильно раньше.

Да, конечно, она много раз делала не так, как нам хотелось бы. Но мы никогда не использовали угрозы, а в сотый раз объясняли, почему так поступать плохо. И сейчас, в школе, когда меня нет рядом, я спокойна, потому что знаю, что у нее есть внутренняя мотивация поступать так или иначе.

Важно привести такой довод, который с самого начала породит желаемую форму поведения и в то же время позволит ребенку взять на себя личную ответственность за свое поведение. Таким образом, чем менее ощутимое внешнее давление испытывает ребенок, тем лучше. Выбор подходящего довода – нелегкая задача для родителей. Но их усилия окупятся сполна. Между вынужденной уступкой и долговременным обязательством существует огромная разница.

В свете этого эксперимента, подумайте хорошенько: прежде, чем сказать: “Еще раз увижу, что ты это делаешь, получишь по заднице!”... А вот какой довод привести вместо этого – это уже вопрос к вашей интуиции.

Автор: Татьяна Иванко

Мой сын Ронан смотрит на меня и приподнимает бровь. У него светлый сосредоточенный взгляд. Ронан по-ирландски значит «тюлененок», ему очень подходит это имя.

Здесь я хочу остановиться перед страшным скачком повествования. Моему сыну от роду восемнадцать месяцев, и он, вероятно, не доживет до своего третьего дня рождения.

У Ронана врожденное редкое генетическое нарушение, болезнь Тея-Сакса. Его состояние неуклонно переходит к растительному образу жизни. Его постепенно охватит паралич, у него начнутся припадки, перед смертью он утратит все свои чувства. Эту болезнь невозможно излечить.

Как чувствует себя родитель без будущего, знающий, что потеряет свое дитя, что оно будет мало-помалу мучительно угасать?

Отчаяние?

Безусловно.

Но не без мудрости, не без глубокого понимания превратности человеческой жизни, не без тяжко доставшихся уроков, сплава горя, беспомощности и глубоко пережитой любви. Эти уроки состоят в том, чтобы быть не просто матерью или отцом, но человеком.

Наставления родителям по самой своей природе обращены в будущее. Я знаю. Я прочитала все журналы для родителей. Во время беременности я впитывала в себя всякий совет родителям, какой только могла обнаружить. Мы с мужем обдумывали множество вопросов, которые в этой связи возникали: ускорит ли грудное вскармливание развитие его мозга? Занятия музыкой улучшат ли его познавательные навыки? Поможет ли правильная дошкольная подготовка попасть в хороший колледж?

Я составляла списки.

Планировала, воображала и надеялась.

Будущее, будущее, будущее…

Не думали мы ни разу о том, как нам быть родителями ребенка, для которого будущего нет. Предродовой тест на болезнь Тея-Сакса, пройденный мной, показал положительный результат. Наш консультант по генетическим вопросам не считал нужным, чтобы я проходила этот тест: ведь я не еврейка, а повышенный риск к болезни Тея-Сакса, согласно исследованиям, есть у евреев-ашкенази. Но я нервничала по этому поводу и провела обследование дважды. Оба раза результаты были положительными.

Наши родительские планы, наши списки, советы, воспринятые мной до рождения Ронана, теперь были ни к чему. Что бы мы для него ни делали – отдавали бы предпочтение экологически чистой или фабричной пище; одевали бы одноразовые или многоразовые подгузники; практиковали бы тесное, неотрывное общение с ним при его воспитании, приучали бы его к правильному режиму сна – он умрет. Все намерения, прежде столь первостепенно важные, утратили смысл.

Все родители желают своим детям процветания, обретения себя. Мы записываем их в музыкальный класс, ходим с ними в бассейн на занятия по программе «Мама и я» в надежде, что они проявят заложенный в них сказочный талант, который позволит им – а стало быть, и нам, гордящимся родителям – зажить отдельно. Традиционный способ воспитания, разумеется, предполагает, что в будущем ребенок переживет родителей, и, в идеале, достигнет успеха, а то и замечательных высот.

Лишь в последнее время стали появляться карманные наставления родителям, вроде «Боевой гимн мамы-тигрицы» Эми Чуа, которые настраивают их на то, чтобы они сопровождали своих детей на этом пути. Воодушевляющая идея этой книги в том, что благотворный и осторожный вклад в жизнь ваших детей воздастся сторицей – в том, что жизнь сложится счастливо и будет обеспечено изобильное будущее.

Но мне пришлось отказаться от будущего – от всяких мечтаний о том, как Ронан наберет высший балл на выпускном экзамене или как он поспешит пересечь сценический помост с дипломом Гарварда в руке. Мы не ждем, что Ронан даст нам повод для гордости. Мы не чаем пожать урожай того, что мы в нем посеем. Мы не станем заполнять графы реестра, отражающего вехи его развития. Больше мы не будем листать журналы для родителей в педиатрической клинике.

Ронан одарил нас ужасной свободой от ожиданий. Это волшебное мироздание, где нет целей, призов для завоевания, результатов, которые нужно отслеживать, обсуждать, сравнивать.

Но повседневность наша почти всегда овеяна миром, даже блаженством. Вот мой день с сыном: я его обнимаю, кормлю, укладываю подремать. Он может смотреть телевизор, если захочет; каждый раз, если пожелает, он получает за обедом пудинг и чизкейк.

Мы очень терпимая семья. Ради нашего сынишки мы делаем все, что можем, кормим его свежими продуктами, чистим ему зубы, следим, чтобы он был чистым и тепло одетым, чтобы он хорошо отдыхал и … был здоров? Да нет. Единственное, что здесь нужно, – любить, и мы ему говорим, что любим его, не задумываясь, что он не разберет слов. Мы поощряем все, что он делает, хотя, в отличие от нас, у него нет чувства «эго» и связанных с ним амбиций.

Ронан не преуспеет, не стяжает успех – в том смысле, в каком это понимаем мы по установкам культуры; он никогда не выйдет на прогулку и не скажет «Мама». И я не буду матерью-тигрицей. Матери и отцы безнадежно больных детей совершенно другие. Наши цели ужасающе просты: помогать нашим детям жить с минимумом неудобств и с максимумом достоинства.

Мы не отправим наших детей в светлое и многообещающее будущее, но увидим их детские могилы.

Мы будем готовиться к тому, что потеряем их, а затем, что немыслимо, будем жить после этой душераздирающей утраты. Это требует невиданного ожесточения, нового склада души, нам придется стать новыми зверями.

Мы родители-драконы: яростные и преданные, любящие до самой кромешности.

Наш опыт научил нас, как воспитывать детей в расчете на «здесь и сейчас», ради воспитания самого по себе, действовать ради человеческой сути того, что делаешь. Пусть даже это не согласуется с обычной мудростью и наставлением.

НИКТО не просит наставлений у родителей-драконов; слишком мы жуткие. Наше горе первобытно, непомерно, оно наводит оторопь. Вещи несомненные, с которыми имеет дело большая часть родителей, для нас обессмыслились, и, сказать честно, просто несуразны. Разговоры о том, какой из медикаментов против припадков наиболее действенен или как кормить детей, которым трудно глотать, – для нас все равно, что раздувать большое пламя за обеденным столом или на игровой площадке. Мы предлагаем неудобную правду и предвещаем бедствие.

И вот что налицо: от родителей в этой стране ожидают сверхчеловеческих качеств, чтобы поднять на ноги ребенка, который затмит своих сверстников. Но они не видят того, что видим мы. Правда в том, что никто не вечен.

Через огненный туннель я прошла бы, если бы это спасло моего сына. Я попытала бы счастья в открытом поединке с пращой и камнем, подобно Давиду с Голиафом – если бы это могло что-то изменить. Но так не будет.

Я могу выкричать все, что наболело, о злосчастности нелепого недуга, однако дело не сдвинется. Что мне действительно по силам, так это оберегать моего сына – столько, сколько можно. Затем надо будет исполнить самое тягостное, то, что большинству родителей посчастливилось не делать: я буду любить его до конца его дней, а затем я отпущу его.

Но сегодня Ронан жив, и дыхание его подобно сладкому рису. Я отражаюсь в его изумрудно-серых зрачках. Я – отражение его, и никак не иначе, и я думаю, что так надо.

Это история любви, и как все великие любовные истории, это повесть об утрате. Родительский удел, теперь я понимаю, – это о том, как любить моего сына днесь.

Теперь.

Воистину, для всякого, у кого есть дети, по всему свету, – все именно так.

Эмили Рэпп, Сергей Акишин