Государственная Третьяковская галерея — одна из самых известных сокровищниц мировой живописи. Ее история насчитывает более 160 лет. За это время в биографии музея накопилось немало интересных фактов, которые сыграли важную роль в его судьбе.

Идея галереи

Создать в Москве коллекцию лучших произведений искусства пришла в голову молодому московскому купцу Павлу Третьякову после посещения петербургского Эрмитажа. 20-летнего сына владельца льняной мануфактуры вдохновляла мысль о том, что благодаря московскому музею большое количество людей сможет насладиться шедеврами художников и скульпторов.

Для Третьякова было очень важно, чтобы произведения отечественных авторов были собраны в одном месте и служили, в первую очередь, просветительской миссии.

В одном из писем своей дочери Павел Третьяков признавался: «Моя идея была с самых юных лет наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось также обществу (народу) в каких-либо полезных учреждениях; мысль эта не покидала меня всю жизнь…»

Территория и экспонаты

Сейчас площадь Третьяковской галереи составляет 35,6 тысяч квадратных метров. В музее работает 106 залов. Количество выставленных в них, а также хранящихся в запасниках музея картин, рисунков и скульптур превышает 180 тысяч экспонатов. Они располагаются в восьми филиалах Третьяковки, при этом главным корпусом считается здание в Лаврушинском переулке.

Картины, с которых началась галерея

Общепризнанной датой создания галереи считается 22 мая 1856 года. Именно тогда Павел Третьяков купил для коллекции музея два полотна: «Искушение» Николая Шильдера и «Стычку с финляндскими контрабандистами» Василия Худякова. Несмотря на то, что купец приобретал картины художников и раньше, все же достоверной информации об этом история не сохранила.

Самое большое полотно

Самой большой картиной, представленной в галерейной коллекции, считается “Явление Христа народу”. Полотно принадлежит кисти Александра Иванова. Шедевр русского живописца имеет размеры 7,5 м на 5,4 метра. Как свидетельствуют исторические хроники, художник потратил на создание картины двадцать лет и смог завершить ее лишь в 1857 году.

Аскетизм коллекционера

Несмотря на то, что финансовое положение Павла Третьякова не было затруднительным, порой он считал необходимым вести аскетический образ жизни. Так, находясь в Европе в поисках экспонатов для своего музея, купец передвигался между городами в дешевых ночных поездах на “сидячих” местах. Коллекционер считал, что это поможет направить большую часть средств на пополнение собрания произведений для галереи.

Галерея могла погибнуть

Коллекции произведений искусства угрожала гибель, когда в 1908 году в Москве началось наводнение. Спасти хранившиеся в музее шедевры пытались, строя кирпичную стену вокруг здания. Для этого к музею были специально направлены две роты саперов.

Одновременно со строительством стены работники Третьяковки переносили экспонаты с первого этажа на второй. Так удалось сохранить коллекцию в безопасности и уменьшить нанесенный зданию ущерб.

Закрытие из-за кражи

В 1891 году в Третьяковской галерее, которая к этому времени уже имела статус общенационального достояния, произошла кража четырех произведений искусства. Это событие крайне опечалило Павла Третьякова, и он решил закрыть музей для посетителей на два года. Через некоторое время, благодаря активным поискам две картины все-таки удалось обнаружить, а в 1893 году музей был вновь открыт для публики.

Почему «Черный квадрат» висит вверх ногами

В одном из исследований, посвященных находящемуся в Третьяковке “Черному супрематическому квадрату” Казимира Малевича, утверждается, что картина на самом деле висит вверх ногами. Определить это удалось благодаря экспертизе слоев полотна с помощью рентгеновских лучей и микроскопического анализа.

Реставраторы обнаружили под верхним слоем краски надпись “Битва негров ночью”, которая оказалась перевернута. Считается, что эта фраза является отсылкой к картине французского автора Альфонса Алле “Битва негров в пещере глубокой ночью”.

Четыре версии шедевра Малевича

Далеко не всем известно, что художник Казимир Малевич написал не один «Черный квадрат”, а целых четыре. В Третьяковке висит первое из полотен, написанное в стиле супрематизм в 1915 году. Следующую версию художник создал в 1923 году.

Третий вариант появился в 1929, а четвертый был написан в 1932 году. Сейчас, кроме Государственной Третьяковской галереи, картины можно увидеть в Русском музее и Эрмитаже в Санкт-Петербурге. Любопытно, что четвертую картину удалось обнаружить совершенно случайно: один частный коллекционер решил расплатиться ею за банковский кредит.

Многострадальная картина Репина

В музее можно встретить известную картину «Иван Грозный и его сын Иван 16 ноября 1581 года».

1 апреля 1885 года впервые в России цензурой картина была запрещена к показу. Владельцу картины Павлу Третьякову было настоятельно рекомендовано «не допускать для выставок и вообще не дозволять распространения её в публике какими-либо другими способами».

В 1915 году выставленную в Третьяковской галерее картину изрезал ножом некто Абрам Балашов. Сторонники конспирологических теорий полагают, что на действия вандала могло повлиять отношение к картине императора Александра III, который не очень любил эту работу. Тем не менее, порча картины была воспринята как трагедия.

Для работников музея это событие было настолько вопиющим, что тогдашний хранитель покончил жизнь самоубийством. Впоследствии восстанавливать фрагменты полотна приезжал сам Репин. Однако гамма, в которой он ее переписал, отличалась от сохранившихся фрагментов. Позднее реставраторы нашли возможность вернуть полотну его первоначальный вид.

Эвакуация во время войны

Во время Великой Отечественной войны 1941-1945 годов экспонаты Третьяковской галереи пришлось эвакуировать из столицы. Большую их часть в 17 вагонах отправили в Новосибирск. Остальное на время перевезли в уральский город Пермь, который в военные годы носил название Молотов.

В Новосибирске коллекцию Третьяковки разместили в здании недостроенного Оперного театра, которому тут же присвоили статус филиала музея. В Молотове экспонаты выставили в местной картинной художественной галерее. Коллекции вернулись обратно в Москву уже в 1944 году.

Реставрация здания Третьяковки в Лаврушинском переулке

С 1986 по 1995 год здание по адресу Лаврушинский переулок, 10 было закрыто на реконструкцию. На протяжении почти 10 лет экспонаты галереи выставлялись в здании Центрального дома художника (ЦДХ) на Крымском валу.

Тем временем строители не только восстановили старинное здание, но и соорудили новый корпус, а также включили в музейный ансамбль храм Святителя Николая в Толмачах. После реконструкции количество залов Третьяковки увеличилось, и многие экспозиции получили собственное выставочное пространство.

Тайные входы

Внутри здания Третьяковской галереи есть сквозные проходы во все строения музейного комплекса, в том числе в депозитарий и инженерный корпус. Они созданы для того, чтобы сохранить картины, ведь носить их по улице опасно. В галерее для них поддерживают специальный климат, а на открытом воздухе они могут пострадать.

Православный храм - один из залов галереи

В архитектурный ансамбль Третьяковской галереи входит здание храма Святителя Николая в Толмачах.

Храм был домовой церковью при Третьяковской галерее. Павел Михайлович Третьяков был усердным прихожанином, молился всегда на одном и том же месте, оно отмечено в полу особой плитой с памятной надписью.

Владимирская икона Божией Матери, в отличие от многих уникальных икон, сохранившихся до наших дней, находится на постоянной экспозиции в храме, а не в музее.

К ней всегда можно подойти и помолиться, минуя музейную кассу. Но это стало возможным только потому, что храм является частью Государственной Третьяковской Галерей, и за состоянием шедевра постоянно наблюдают специалисты.

Мало кому известно, что до недавнего времени здесь находилось легендарное полотно Михаила Врубеля «Принцесса Греза» площадью 90 кв. м, высотой 14 м и весом почти в полтонны.

Искусство для народа

В завещании Третьякова особо оговаривалось одно условие — бесплатный вход в картинную галерею.
Кроме того, за свой щедрый дар он получил дворянство от императора, но меценат отказался от него, заявив, что купцом он родился, купцом и умрет.

Несмотря на перипетии судьбы, Третьяковская галерея сохранила свое предназначение — делать искусство доступным для общества.

Сбылась мечта Павла Третьякова о просветительской миссии Третьяковки, и люди выстраиваются в длинные очереди перед входом в музей, чтобы увидеть шедевры лучших представителей изобразительного искусства. Ежедневно Государственную Третьяковскую галерею посещают около 12 тысяч человек.

«Моя идея была - с самых юных лет наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось бы также обществу в каких-либо полезных учреждениях; мысль эта не покидала меня никогда во всю жизнь… При таких взглядах, может быть, мне не следовало бы жениться», — Павел Третьяков.

Павел Третьяков (1832 — 1898) всегда знал, чего он хочет. Выбрав цель, он шел к ней, ни на градус не отклоняясь от намеченного пути. О том, насколько дальновидным, упорным и основательным был этот человек, можно судить по завещанию, которое он составил в 1860 году, будучи по делам в Варшаве.

«Капитал сто пятьдесят тысяч р. серебром я завещеваю на устройство в Москве художественного музеума или общественной картинной галереи», — писал Третьяков. В завещательном письме были даны четкие указания, касавшиеся создания общества любителей художеств — «частного, не от правительства и, главное, без чиновничества». Третьяков завещал обществу приобрести со временем дом в удобном месте, комнаты в котором надлежало отделать «чисто, но без малейшей роскоши». Он предусмотрел расходы на свет, отопление и оплату сторожей. Третьяков особенно рассчитывал на поддержку брата Сергея, его он отдельно просил «вникнуть в смысл желания моего, не осмеять его, понять, что для меня, истинно и пламенно любящего живопись, не может быть лучшего желания, как положить начало общественного, всем доступного хранилища изящных искусств, принесущего многим пользу, всем удовольствие».

Завещание это могло бы показаться вполне обычным, если бы не одна деталь: составившему его человеку было 28 лет.

Цветы нравственности

Павел Третьяков родился в 1832 году в Москве в купеческой семье. Его дед по материнской линии экспортировал в Англию сало, отец — Михаил Захарович Третьяков — специализировался на торговле тканями. По свидетельствам современников, Михаил Захарович был интересным собеседником и производил впечатление образованного человека. И хотя сам он на вопрос об образовании не без гордости отвечал, что учился в «голутвинском константиновском институте» (что значило «у голутвинского дьячка Константина»), детям старался дать полное домашнее образование. Он часто присутствовал на домашних уроках, строго следя за обучением сыновей. Однажды он издал в одной из московских типографий книгу, которая называлась «Цветы нравственности, собранные из лучших писателей к назиданию юношества Михаилом Третьяковым», — вот насколько Михаил Захарович был озабочен вопросами воспитания подрастающего поколения.

Само собой, важную роль в воспитательном процессе играла церковь. Братья Третьяковы исправно посещали храм, настоятель которого предостерегал их с амвона от опасностей языческих чувственных развлечений вроде балетов, балов и прочих маскарадов.

Параллельно юные Третьяковы приучались к торговле: просыпались с петухами, выполняли в лавках черную работу, зазывали покупателей, отпускали товар оптовикам в Китай-городе. Уже в 15 лет Павел вел бухгалтерские книги и знал все нюансы семейного дела.

При всей напускной строгости, Михаил Третьяков был человеком добрым. Чувствуя слабость здоровья, он составил завещание, в котором велел жене «за неплатеж моих должников не содержать в тюремном замке, а стараться получать благосклонно и ежели они стеснены своими обстоятельствами, то таковым старайся, не оглашая, простить». Он умер в возрасте 49 лет.

Павел и Сергей Третьяковы унаследовали бизнес (формально им еще некоторое время руководила мать). В 1851-м братья купили просторный дом в Толмачах — тот самый, в котором позднее будет открыта Третьяковская галерея. А в 52-м Павел Третьяков впервые побывал в Санкт-Петербурге, откуда писал матери восторженные письма: «Театр! Что за театр здесь! Ваша любимица Орлова очаровала меня! Она кажется усовершенствовалась еще более. Эта умная актриса победила петербургскую публику; те, которые не любили ее, смеялись над ней — теперь все рукоплещут без изъятия. О Самойловой уже и говорить нечего». Кроме того Павел посетил Эрмитаж, Академию художеств и несколько частных выставок. Его духовники где-то недосмотрели. Сорные ростки языческих чувственных пристрастий все-таки сумели пробиться среди цветов нравственности.

Не уверен – не собирай

Став на кривую дорожку, Павел покатился. Вокруг братьев Третьяковых стала собираться «сочувствующая» публика. В основном это была молодежь из купеческой среды, но постепенно в их «кружок» стали вливаться начинающие артисты. Молодые люди увлекались театром, литературой, музыкой. Были в их числе и жившие по соседству братья Рубинштейны (в будущем знаменитые музыканты). Павел не был в «кружке» заводилой. Он был целомудренным, застенчивым и очень положительным юношей — за эти качества приятели дали ему прозвище «архимандрит».

По воскресеньям молодые люди бывали на Сухаревском рынке, где можно было запросто приобрести «Рафаэля за красненькую», но можно было и откопать что-нибудь по-настоящему стоящее. Поначалу Павел Третьяков интересовался книгами. Но уже в 1853 году в его расходной книжке появилась запись «покупка картин»: одна за три рубля, одна за восемь и еще восемь штук на общую сумму 75 рублей. Судя по цене, картины эти даже не были написаны маслом. Однако через год Третьяков приобрел на Сухаревке 9 картин старых голландских художников, на которые потратил 900 рублей.

Страсть к коллекционированию живописи начала завладевать юношей. Впрочем, Третьяков, с детства привыкший считать деньги, не мог полагаться лишь на природное чутье. Он не был уверен, что ему хватит знаний. Не был уверен, что сумеет отличить подлинник от копии. Куда надежней было покупать картины русских художников, причем минуя посредников — сразу у авторов. Еще надежней было заказывать их.

Таким образом, одно из самых важных собраний в истории русской живописи отчасти обязано своим появлением тому, что юный Третьяков не был уверен в своих силах.

Абсолютное зрение

Сам Третьяков считал началом своей коллекции картину Николая Шильдера «Искушение», которую он купил за 150 рублей. Однако из некоторых записей следует, что раньше (в 1856 году) Третьяков приобрел «Стычку с финляндскими контрабандистами» Василия Худякова. Возможно, «Искушение» было первой картиной, которую Третьяков заказал. Так или иначе, начало было положено. Очень скоро из робкого энтузиаста Третьяков превратился в авторитетнейшего специалиста. О нем заговорили как о человеке с «абсолютным зрением» — по аналогии с абсолютным музыкальным слухом. На момент смерти Павла Третьякова его коллекция насчитывала по каталогу почти 3500 произведений. На создание галереи он, по самым скромным подсчетам, потратил более полутора миллионов.

Разумеется, этими вопросами задавались и современники Третьякова, и его благодарные наследники. Откуда в человеке столь прозаической профессии взялось это невероятное чутье? Как он — внук купца и сын купца — загорелся столь высокой и бескорыстной идеей? Стала грандиозная коллекция следствием его деловой хватки, строгого воспитания, отцовской набожности или, напротив, возникла наперекор всему этому?

Разумеется, внятных ответов не нашлось ни у самого Третьякова, ни у его биографов.

Торг уместен

Случалось, Павел Михайлович торговался, и торговался отчаянно. К примеру, за картину «Княжна Тараканова», которая ему сразу понравилась, он был готов заплатить 3 тысячи. Константин Флавицкий хотел получить пять и не отступался. После смерти художника Третьяков вел переговоры с братом покойного — цена выросла до анекдотических 18 тысяч. В конце концов, брат Флавицкого отдал полотно за 4300 рублей, оставив за собой право печатать с картины фотографии, гравюры и литографии.

В другой раз Третьяков — без торговли — заплатил 90 тысяч Василию Верещагину за серию картин, написанных после Туркестанского похода и путешествий по Средней Азии.

Может сложиться впечатление, что назначая цену, которую он готов заплатить, Третьяков действовал интуитивно. Это не вполне так. Его не интересовали текущая рыночная стоимость и потенциальные прибыли — ведь он практически с самого начала собирался передать коллекцию в муниципальную собственность. Он был согласен платить ту цену, которая не навредила бы делу. Делу, которое он, не без оснований, считал общим.

С 1869 года Третьяков начал заказывать портреты знаменитостей, заботясь не только о художественной, но и об исторической ценности коллекции. Дело это требовало большой деликатности и недюжинных организаторских способностей. Уговорить позировать Чайковского, не умевшего усидеть нескольких минут перед объективом фотоаппарата. Найти художника, который быстро и «без мучений» напишет портрет Достоевского. Убедить скромного Гончарова, что он достоин не менее Толстого. Склонить Крамского написать Тургенева, после того, как это не вполне удалось самому Репину.

Бывало, Третьяков разведывал, не гостит ли сейчас кто-нибудь из художников неподалеку от какой культурной иконы тех лет. И сводил портретиста с моделью где-нибудь в Европе — а ведь в те годы не было мобильной связи и соцсетей.

Его деятельность простиралась далеко за границы забот рядового коллекционера. Он не столько старался сохранить для потомков историю русской живописи, сколько ее создавал.

Чистыми руками

Отношения Третьякова с художниками складывались по-разному. С одними — как, например, с Аполлинарием Горавским, Василием Перовым или Александром Риццони — он дружил всю жизнь. С другими — как с Репиным или Крамским — сближался постепенно. С третьими — как с безусловно талантливым, но крайне непростым в быту Верещагиным — держал дистанцию. Трения, размолвки были в его деле неизбежны. Впрочем, Третьяков редко полагался исключительно на свой вкус и почти никогда не руководствовался личными симпатиями. Он неоднократно покупал работы, которые лично ему не нравились.

Что касается его репутации, она сделалась непререкаемой. С некоторых пор искушенная публика не сомневалась: если на картине висит табличка «куплена П. М. Третьяковым», можно не беспокоиться — картина в чистых и надежных руках.

Павел Третьяков жил размеренной и спокойной жизнью. Он был человеком традиции или, если хотите, привычки. Вставал ровно в шесть. Пил кофе. Каждое утро, прежде чем отправиться в контору, заходил в галерею — хотя бы полчаса побыть среди картин. Ровно в 12 завтракал. Ровно в шесть ужинал. Всю свою жизнь он носил двубортный сюртук с белым галстуком-бантом (делая исключения для фрака по особо торжественным случаям). Складывалось ощущение, что всю жизнь он проходил в одном и том же драповом пальто и одной фетровой шляпе. Даже домашние не представляли, сколько таких пальто и шляп пришлось заказать портным. К роскоши Павел Михайлович был равнодушен. По меркам людей его достатка, это был едва ли спартанский образ жизни.

Верно, отчасти Третьяков начал собирать картины русских художников, потому что не был уверен в своих силах. Однако была и другая, куда более веская причина. Практически с позднего младенчества он исповедовал принцип: «наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось бы также обществу». Однажды, когда Павел Михайлович был заграницей, жена (Третьяков был женат на Вере Мамонтовой — двоюродной сестре небезызвестного Саввы Мамонтова) отпустила дочь Любовь погостить к тетке в Париж. Раздосадованный Третьяков писал: «Что за блажь! Переписываться со мной нечего было, потому что… я не согласился бы… как только попадут в Париж, то непременно делаются покупки, которые меня постоянно раздражают. Говорят, что лучше и дешевле, а я говорю — платите за худшую вещь дороже да дома». Другой дочери — Александре — он как-то писал: «Мне, например, ужасно не понравилось у вас желание иметь американский инструмент, хотя я не жалел расходов на вашу обмеблировку и не буду жалеть, если у вас что-нибудь недоделано; можно желать иностранную вещь совсем у нас не производимую, но когда сотни тысяч богатых людей ездят в русских экипажах, и когда даже такие виртуозы как Рубинштейн играют на русских инструментах, то одинаково неразумно иметь, как парижские кареты, так и американские инструменты».

Павел Третьяков был несгибаемым патриотом. Кроме того, он искренне верил, что русское изобразительное искусство, как минимум, способно на равных конкурировать с западноевропейским. И заражал этой верой других.

Добрых дел мастер

В 1872-м братья Третьяковы приняли решение о постройке галереи — основой для нее стал старый дом в Толмачах, купленный еще в 51-м. По мере пополнения коллекции дом перекраивался, обрастая все новыми залами. Перестройка продолжалась добрые 20 лет. В 92-м, вскоре после смерти брата, Павел Третьяков написал в Московскую городскую Думу заявление о передаче городу своей галереи. Для него этот вопрос был решен десятки лет назад. Третьяков не боялся расстаться со своим детищем, но его страшило то, что должно было за этим последовать. Человек непафосный и скромный, он чувствовал себя неловко, оказываясь в центре внимания.

Опасения не были напрасными: столь щедрый жест не мог остаться незамеченным. Почести, благодарности, поздравительные адреса обрушились на него лавиной. В грохоте фанфар по случаю драгоценного подарка, понятным образом, потерялись десятки других добрых дел Третьякова. Всю свою жизнь, оставаясь в тени, а иногда и вовсе анонимно он жертвовал на самые разнообразные предприятия. Учреждал стипендии. Финансировал училище глухонемых. Состоял в дюжине попечительских советов. Учредил приют для семей покойных русских художников. Не говоря уж о «дневной работе» — отцовском бизнесе, который он вместе с братом превратил в крупное производство — Новокостромскую льняную мануфактуру, обеспечившую рабочими местами тысячи человек.

Третьяков спасался от почестей, как умел. Разругался с критиком Стасовым, написавшим восторженную статью о передаче городу галереи. Не пришел на помпезный съезд Московского общества любителей художеств, практически устроенный в его честь. Он тяжело переживал смерть брата Сергея, с которым был очень близок, все чаще жаловался на усталость и пошатнувшееся здоровье.

В 1896 году Павел Третьяков написал еще одно — на этот раз последнее завещание. Через два года его не стало.

«Как тихо, бесшумно, без всякой рекламы, без назойливых репортерских сообщений, созидалась Третьяковская галерея, пока не выросла до степени художественного события, государственной заслуги», — писали 5 декабря 1898 года в московских газетах. Хотя уже современники понимали, что Третьяков оставил после себя нечто неизмеримо большее, чем «художественное событие». Многим пользу. Всем удовольствие.


Несколько суперхитов Третьяковской галереи, купленных лично Павлом Третьяковым:

...Ре­пина Павел Михайлович Третьяков как-то боялся … например, боялся дать ему поправить его же собственные картины. Репин был художник размашистый, широкий. Ему ничего не стоило вместо того, чтобы поправить какое-нибудь небольшое место на картине, переписать гораздо больше. И переписывал он, как говорили знатоки, иногда и к худшему. На этой почве между Репиным и Третьяковым произошел серьезный конфликт. Я помню все подробности, потому что сам пострадал при этом.

Когда у нас появилась картина "Не ждали", вокруг нее поднялись большие разговоры. Худож­ники и критики находили, что лицо человека, воз­вратившегося из ссылки, не гармонирует с лицами семьи. Об этом писали газеты и, слышно было, много спорили художники в Петербурге и в Москве. Однажды Третьяков, вернувшись из Петербурга, справился у меня, не был ли в галерее Репин. По­хоже было, что он поджидал Репина в Москву.

И действительно, через несколько дней в гале­рею пришел Илья Ефимович, на этот раз с этюд­ником и красками. Как раз в этот день Третья­кова дома не было, он уезжал куда-то на несколько дней.

— Жалко, что его нет. Ну, все равно. Дайте-ка мне лесенку, я должен сделать поправку на картине "Не ждали",— сказал он мне.

Мы знали, что Репин — близкий друг Третьякова и всей его семьи. Но как же все-таки разрешить поправку без особого разрешения Павла Михайло­вича? Мы смутились. Репин тотчас заметил наше, смущение, усмехнулся:

— Вы не беспокойтесь. Я говорил с Павлом Михайловичем о поправке лица на картине "Не ждали". Он знает, что я собираюсь сделать.

Раз так, делать нечего, — мы принесли ему ле­сенку, он надел рабочую блузу, поднялся к картине и быстро начал работать.

Меньше чем в полчаса голова ссыльного была поправлена. Окончим ее. Репин переходит с красками к другой cвоей картине "Иван Грозный и сын". Мы как ответственные хра­нители встревожились. Репин спокойно сказал нам:

— Вот я немного трону краской голову самого Ивана Грозного.

И действительно, "тронул", да так, что голова в тоне значительно изменилась.

Потом — к нашему ужасу — видим, Репин перетаскивает этюдник с крас­ками к третьей своей картине "Крестный ход в Курской губернии"...

— Здесь я прибавлю пыли. Тысячная толпа идет, пыль поднимается облаком... А пыли недостаточно.

И действительно, прибавил много пыли над голо­вами толпы. "Запылил" весь задний план.

В тот же день вечером, не повидавшись с Треть­яковым, он уехал в Петербург и из Петербурга написал Третьякову, что сделал поправки.

Третьяков, увидев поправки, был возмущен до крайности — так ему не понравилось все, что сде­лал Репин на своих картинах. С укором он обру­шился на нас:

— Как вы могли допустить? Мы пытались оправдаться

— Репин сослался на Вас.

Много дней потом, по утрам приходя в галерею, он останавливался перед картинами и принимался ворчать:

— Испорчены картины! Пропали картины! Репин писал Третьякову письма, но Третьяков не отвечал. Наконец, спустя несколько месяцев. Репин приехал в Москву специально с том, чтобы выяснить недоразумение. Когда он пришел в гале­рею, Третьяков позвал нас, то есть меня и Ерми­лова, в репинский зал.

— Подите-ка сюда, идите, мы сейчас устроим суд.
— И чем же вы нас обвиняете? — засмеялся Репин.
— А в том, Илья Ефимович, — отвечал ему очень серьезно Третьяков,— что вы самовольно сделали исправление на трех картинах, не принадлежащих Вам
— Разве это к худшему?
- Да, по-моему, к худшему. Лицо бывшего ссыльного мне не нравится. А ведь это же не мои картины, это всенародное достояние, и вы не имели права прикасаться к ним, хоть вы и автор.

— Ну, хорошо, хорошо. А в чем вы обвиняете вот их? — спросил Репин, показывая на нас.
— А в том, что они допустили вас к картинам. Они — ответственные хранители... Вы не имели права переписывать чужие картины, а они неправы; что допустили вас к поправкам.

— Значит, здесь для нас Сибирью пахнет? — пошутил Ренин.—Вот уж, действительно, не ждали.

Он хотел отделаться шуткой, но Третьяков был очень строго настроен. С тех пор он очень боялся давать Репину поправлять его собственные картины. Когда у Репина был куплен портрет Л.Н. Толстого, Третьякову показалось, что у Толстого очень румя­ное лицо. Особенно лоб. Лоб совершенно красный.

— Будто он из бани! — недовольно говорил Павел Михайлович.

Он все допрашивал нас:

— Вы видели Толстого. Не такой же у него ру­мяный лоб?

— Да,— говорю — лоб не такой румяный.
— Ну вот, и мне так кажется. Придется испра­вить.

— Сказать Илье Ефимовичу? - спросил я.

— Ни в коем случае! Он все перекрасит и, может быть, сделает хуже.
Ходил он вокруг портрета с месяц и, наконец, однажды приказывает мне:

— Принесите-ка краски, масляные и акварельные. У меня всегда имелся ассортимент красок.
Несу палитру, Третьяков берет самую маленькую кисточку и начинает убавлять красноту на порт­рете Толстого. Румянец на лбу был залессирован. Так портрет и остался, поправленный Третьяковым.

Из воспоминаний Н.А.Мудрогеля "Пятьдесят восемь лет в Третьяковской галерее".