Одним из самых узнаваемых пиратских символов в массовой культуре является так называемая «чёрная метка». Нарисованное сажей на клочке бумаги пятно, при вручении его адресату отпечатывалось на его руке, тем самым помечая человека. Вручение чёрной метки означало, что другие пираты выдвигают ему обвинение в нарушении Пиратского кодекса. Если обвиняемый не мог или не хотел доказать свою невиновность, его могли навсегда изгнать из пиратов или даже убить.

Крылатая фраза «выдать кому-нибудь черную метку» настолько прижилась в нашей культуре, что сложно поверить, что это, в общем-то, выдумка, и не слишком старинная.

Литературное изобретение, ставшее легендой

Писатели творят историю с той же легкостью, с какой укладывают подлинные события в основу своих произведений. Для это, правда требуется талант. Роберт Льюис Стивенсон обладал им в полной мере, и потому многое, рожденное его фантазией, воспринимается как неоспоримый факт. Например, черная метка (Black Spot - черное пятно). Это листок бумаги с нарисованным на нем сажей черным пятном - сажа должна отпечататься на ладони человека. Черная метка обозначает обвинение, выдвинутое одному из членов пиратского сообщества в нарушении порядков и обычаев Берегового братства. Получатель такой метки должен опровергнуть обвинение, в противном случае его ждет изгнание из рядов «джентльменов удачи» или даже смерть.

В «Острове сокровищ» черная метка — это кружок бумаги с зачерненной стороной, который вручали пирату, нарушившему законы или подлежащему осуждению. Этот символ сопровождался обвинением, и отказ оправдаться грозил изгнанием или смертью. Черная сторона метки оставляла отпечаток на ладони, как мрачный знак неминуемого конца. Именно так её получил Билли Бонс, что привело его к фатальному апоплексическому удару.

Однако ни один исторический источник о настоящих пиратах не подтверждает существование такого обычая. Стивенсон, вероятно, использовал идею запугивающего символа как художественный прием, чтобы добавить драматизма своему сюжету. Тем не менее, читатели настолько впечатлились образом «черной метки», что он быстро закрепился в массовом сознании.

Карты смерти и их роль в мифах

Некоторые исследователи полагают, что Стивенсона могла вдохновить практика вручения «карт смерти». Известно, что преступные сообщества 20-го века, в частности американские гангстеры, оставляли на месте преступления пикового туза — символ угрозы или наказания. Есть версия, что пиковый туз мог использоваться и пиратами Карибского моря для тех же целей. Однако такие предположения появились уже после популяризации романа Стивенсона и сами больше напоминают попытку связать миф с реальностью.

Культурное наследие «черной метки»

С появлением массовой культуры образ «черной метки» начал обрастать новыми интерпретациями. В фильмах и книгах она часто изображается как магический знак, проявляющийся на теле пирата или материализующийся мистическим образом. Этот элемент усиленно подчёркивает мрачную атмосферу пиратских легенд, хотя в действительности является плодом выдумки.

Стивенсон не только создал захватывающий сюжет, но и задал тон восприятию пиратов в массовом сознании. Его «черная метка» стала символом неизбежности, угрозы и жестокой справедливости, хотя никогда не существовала в реальной жизни. Этот вымысел настолькo убедителен, что даже спустя столетия исследователи продолжают искать следы «черной метки» в истории, но безуспешно.

Интересно, что американцы использовали знак пикового туза во Вьетнаме – во вьетнамских традиционных колодах карт такого туза не было, и среди американских солдат появилось поверие, что вьетнамцы этого туза суеверно испугаются. «Карты смерти» показаны во многих фильмах о Вьетнамской войне, и появились даже мифы, что американские летчики забрасывали позиции противника тысячами пиковых тузов для устрашения.

Подводя итог можно сказать, что «черная метка» — это яркий пример того, как художественная литература формирует культурные мифы. Хотя этот символ полностью вымышлен, он обрёл вторую жизнь в легендах, фильмах и историях о пиратах. И, возможно, именно в этом заключается его магия: в силе вымысла, который кажется реальнее самой реальности.

Флибустьеры, корсары, буканьеры, пираты — эти понятия часто используются как синонимы в художественной литературе и кино. Но в реальности у каждого из этих слов существовали собственные значения, которые со временем трансформировались и приобретали новые смысловые оттенки. Почему у пиратства столько наименований и как в них не запутаться — рассказывает историк Дмитрий Копелев.

Пиратство никогда не было однозначным понятием: оно всегда принимало конкретные формы и варьировалось в зависимости от территории, правовых рамок и конкретных обстоятельств. Особенно ярко это проявлялось на пересечении геополитических сфер влияния, где сталкивались интересы различных военно-морских держав, — такими «сумеречными зонами» стало Карибское море, где за территории конкурировали Испания, Франция и Британия, Средиземное море, ставшее зоной столкновения христианского и мусульманского миров, а также Черное море, где боролись за влияние Османская империя, Речь Посполитая и Московское царство. Существовало много синонимичных наименований для лиц, занимавшихся морским разбоем; со временем их исходные значения трансформировались. Провести четкую границу между этими понятиями не представляется возможным, однако некоторые фундаментальные различия существовали.

Узаконенный разбой: корсары, каперы и приватиры

В перечисленных выше регионах сформировались специфические формы морского разбоя, вовлеченные в сложные и противоречивые отношения с властью, с которой разбойников тесно связывали финансовые и политические интересы. Власти умело манипулировали вооруженными маргиналами, используя их для вытеснения конкурентов, а разбойники, пользуясь отсутствием четких правил игры, шантажировали колониальную администрацию. Например, каперы, корсары или приватиры получали от властей свидетельство, разрешающее им использовать вооруженные суда для захвата торговых кораблей неприятеля. Таким образом, грабеж превращался в узаконенную форму военных действий. Выдавая каперское свидетельство, государство получало возможность контролировать и регламентировать действия разбойников: например, корсарам было запрещено самостоятельно делить добычу, а за ее утаивание вводились строгие наказания; также они не могли грабить суда государства, выдавшего каперскую грамоту, и корабли его союзников.

По сути, три термина, пришедшие из разных языков, обозначают одно и то же. Слово «капер» происходит от лат. сapire — «завладевать, захватывать». В Европе слово «капер» применялось главным образом в странах Балтийского и Северного морей: употреблялось нидерландское kареn, объединившее в себе значения «захватывать, грабить, воровать», и kaper — «легкое морское судно». Термин «приватиры» употреблялся преимущественно в англоязычных странах — в его основе лежит лат. privatus («частный, неофициальный»). Это понятие использовалось одновременно для обозначения вооруженного приватирского судна, укомплектованного частным лицом, и для его командира, а также членов экипажа. Лиц, занимавшихся каперством в странах Средиземноморского региона, называли корсарами (от лат. currere — «бегать», cursus — «бег, плавание», cursorius — «быстрый, легкий на ходу»).

Из-за тонких, не всегда очевидных различий между каперством и пиратством — вольным морским разбоем, жертвами которого становились суда вне зависимости от принадлежности тому или иному государству, — понятия «корсар», «капер» и «приватир» применялись с двойственным оттенком, а нередко выступали и в качестве синонимов «пирата». Например, знаменитые французские корсары Франциска I и Людовика XIV были каперами, что не мешало некоторым из них действовать «пиратскими» методами, а зачастую и становиться пиратами.

Флибустьеры: корсары против испанской экспансии

Слово «флибустьер» впервые встречается в «Отчете о плавании» французского навигатора Даниэля Лербека, сьера де Шамбре, который в 1642 году посетил французские Антильские острова. В 1660-х годах это понятие широко распространяется по Вест-Индии и превращается в собирательный термин «флибуста» и «флибустьер» (голл. vrijbuiter, англ. flibutor, filibuster, исп. filibuster, франц. flibustier). Это понятие часто применяли по отношению к корсарам и авантюристам, промышлявшим в Карибском море и опиравшимся на поддержку правительств Франции, Англии и Республики Соединенных Провинций, которые были заинтересованы в захвате испанских островов. В основу этого наименования легло старольежское vribute, vributeur, то есть «разбойник с большой дороги».

Флибустьеры передвигались на небольших, но маневренных двадцатиметровых суденышках («флиботах») вместимостью до 25–30 человек. Это могли быть шлюпы, лодки или одномачтовые бриги. Флибустьеры прекрасно управляли парусом и знали подводные течения, что позволяло им ловко лавировать между островами и моментально подбираться к намеченному судну, резко увеличивая скорость.

Вольные разбойники: форбаны

В наибольшей степени к общеизвестному сегодня слову «пират» в XVI–XVII веках приближалось франц. forban — «бандит», «разбойник». Происходя от старофранц. forbannir, firbannjan («изгонять, отправлять в ссылку»), слово «форбан» означало изгоя, отринутого обществом человека, пустившегося ради обогащения на вооруженный морской грабеж и ставшего пиратом. Считалось, что форбаны очень опасны, причем бытовало мнение, что французы или англичане гуманнее испанских разбойников.

Форбанами часто становились дезертиры. По окончании войны Франции с Аугсбургской коалицией число морских разбойников многократно увеличилось: форбаны активно привлекали местное население в свои ряды. Колониальные власти пытались помешать пиратской «вербовке», обещая щедрое вознаграждение тем, кто откажется от предложения стать форбаном и укажет на тех, кто его сделал. Но это не помогало.

Островные охотники: буканьеры

Буканьерами (франц. boucanier, boucaner; англ. buccaneer) называли лесных охотников из французских поселенцев, обосновавшихся в начале XVII века на островах в Карибском море, принадлежащих Испании. Корни понятия boucan исследователи видят в индейских языках — это слово или ему созвучное обозначало копченое мясо либо решетку для копчения. Параллельно среди британских иммигрантов и бродячих моряков бытовало еще одно обозначение, близкое французскому варианту «буканьерства»: они называли островных охотников «кау-киллерами» («убойщиками коров»).

Буканьеры объединялись в артели по пять-шесть человек. Такие артели жили в лесу оседло, не сходя с места по несколько месяцев, и лишь изредка охотники наведывались в населенные пункты, чтобы продать добычу и пополнить запасы. Буканьеры были искусными стрелками, но предпочитали брать добычу не с помощью огнестрельного оружия, а используя мачете или корсарские сабли. В круглых шляпах, обрезанных ниже колена холщовых штанах, башмаках из свиной кожи и рубашках, задубевших от крови животных, они выглядели как жестокие головорезы.

Буканьеры также занимались контрабандой и грабежом европейских торговых судов. Действия испанских властей, которые истребляли животных, чтобы лишить разбойников источников к существованию, только пробуждали в них ненависть.

Неясно, что было первично: охота или морской разбой. Население островов было крайне неоднородным. Эти люди разного происхождения, которых объединяла война против испанцев, выбирали себе самые разнообразные занятия. Очевидно, пиратство могло служить подспорьем другим ремеслам, в том числе охоте и заготовке мяса, ведь морякам требовалась провизия в достаточном количестве. С 1680–1690-х годов слово «буканьер» перестало ассоциироваться с профессией охотника и стало обозначать человека, вышедшего в море с целью грабежа, — «буканира». Отсюда и широкое употребление данного понятия в одном ряду с морским разбойником, пиратом, форбаном, преследовавшим и грабившим торговые суда с целью наживы.

Единая, раз и навсегда данная классификация пиратского ремесла вряд ли возможна ввиду многозначности и расплывчатости большинства понятий. Многомерный, пронизанный хитросплетением социальных связей, мир морских разбойников не вписывается в раз и навсегда заданные терминологические рамки.