Ирина Лаубе — современная художница из Германии. Ее картины начинались с основы реализма, и она продолжала исследовать новые методы, стили и материалы на протяжении всей своей карьеры. Она черпает вдохновение в природе во всех ее проявлениях: в земле, в море и в небе; память и эмоции; прошлое и настоящее. Эти источники вдохновения используются для создания интересных и иногда абстрактных пейзажей, которые оживают на холсте.

Картины Лаубе — результат преднамеренного совпадения и тщательно спланированного развития. Цвета, свет, структуры и формы, которые она хочет использовать в определенной гармонии с различными техниками, лежат в основе ее работы.

Ирина Лаубе родилась в 1962 году в Новосибирске, Россия. Она выставлялась на международных выставках, а ее работы находятся в частных коллекциях по всему миру: в Японии, Китае, Новой Зеландии, Великобритании, Европе, США и Канаде.

Море и Айвазовский вот уже полтора века — синонимы. Говорим «Айвазовский» — представляем море, а увидев морской закат или шторм, парусник или пенящийся прибой, штиль или морской бриз, произносим: «Чистый Айвазовский!» Не узнать Айвазовского — трудно. Но сегодня мы покажем вам Айвазовского редкого и малоизвестного. Айвазовского неожиданного и непривычного. Айвазовского, которого вы, возможно, даже не сразу узнаете. Короче, Айвазовского без моря!

Это — графические автопортреты Айвазовского. Пожалуй, тут он неузнаваем. И больше похож не на собственные живописные изображения (см. ниже), а на доброго своего приятеля, вместе с которым в молодости колесил по Италии, — Николая Васильевича Гоголя. Автопортрет слева — ни дать ни взять Гоголь, сочиняющий «Мёртвые души» за заваленным черновиками столом!

Еще занятнее — автопортрет справа. Почему не с палитрой и кистями, а со скрипкой? Потому что скрипка много лет была Айвазовскому верной подругой. Никто не помнил, кто подарил её 10-летнему Ованнесу, мальчику из многодетной и бедной семьи армянских переселенцев в Феодосии. Разумеется, нанять учителя родителям было не по карману. Но это и не понадобилось. Ованнеса выучили играть странствующие музыканты на феодосийском базаре. Слух у него оказался великолепный. Айвазовский мог подобрать по слуху любой напев, любую мелодию.

Скрипку начинающий художник привёз с собой в Петербург. Играл «для души». Нередко в гостях, когда Ованнес завёл полезные знакомства и начал бывать в свете, его просили сыграть на скрипке. Обладая покладистым характером, играть Айвазовский никогда не отказывался. В биографии композитора Михаила Глинки, написанной Всеволодом Успенским, есть такой фрагмент: «Однажды у Кукольника Глинка встретился с учеником Академии Художеств Айвазовским. Он мастерски пел дикую крымскую песню, сидя по-татарски на полу, раскачиваясь и придерживая у подбородка скрипку. Татарские напевы Айвазовского очень понравились Глинке, его воображение с юности привлекал восток… Два напева вошли со временем в лезгинку, а третий — в сцену Ратмира в третьем акте оперы «Руслан и Людмила».

Скрипку Айвазовский будет брать с собой всюду. На кораблях Балтийской эскадры его игра развлекала матросов, скрипка пела им о тёплых морях и лучшей жизни. В Петербурге, впервые увидев свою будущую жену Юлию Гревс на светском приёме (она была всего лишь гувернанткой хозяйских малышей), Айвазовский не решился представиться — вместо этого он снова возьмёт в руки скрипку и затянет серенаду на итальянском.

Интересный вопрос — почему на рисунке Айвазовский не упирает скрипку в подбородок, а держит её наподобие виолончели? Биограф Юлия Андреева объясняет эту особенность так: «по многочисленным свидетельствам современников, скрипку он держал на восточный манер, уперев ее в левое колено. Таким образом, он мог одновременно играть и петь».

А этот автопортрет Айвазовского приведём просто для сравнения: в отличие от не столь широко известных предыдущих, читателю он наверняка знаком. Но если на первых Айвазовский напомнил нам Гоголя, то на этом, с холёными бакенбардами — Пушкина. Кстати, именно такого мнения была и Наталья Николаевна, жена поэта. Когда чете Пушкиных на выставке в Академии художеств представили Айвазовского, Наталья Николаевна любезно заметила, что художник своим обликом очень напоминает ей портреты молодого Александра Сергеевича.

При первой (а если отбросить легенды — то и единственной) встрече Пушкин задал Айвазовскому два вопроса. Первый — для ситуации знакомства более чем предсказуемый: откуда художник родом? А вот второй — неожиданный и даже несколько фамильярный. Пушкин спросил Айвазовского, не мёрзнет ли он, южный человек, в Петербурге?

Знал бы Пушкин, насколько оказался прав! Все зимы в Академии художеств юный Ованнес и вправду ужасно, просто катастрофически мёрз.

По холлам и классам гуляют сквозняки, преподаватели кутают в пуховые платки спины. У 16-летнего Ованнеса Айвазовского, принятого в класс профессора Максима Воробьёва, от холода немеют резвые пальцы. Он зябнет, кутается в совсем не греющую, испачканную краской куртку, всё время кашляет.

Особенно трудно по ночам. Траченное молью одеяло не позволяет согреться. Все члены сковывает озноб, зуб не попадает на зуб, отчего-то особенно мёрзнут уши. Когда холод не даёт уснуть, студент Айвазовский вспоминает Феодосию и тёплое море.

Штаб-лекарь Оверлах строчит президенту Академии Оленину рапорты о неудовлетворительном здоровье Ованнеса: «Академист Айвазовский, быв переведен несколько лет пред сим в Санкт-Петербург из южного края России и именно из Крыма, с самого пребывания его здесь всегда чувствовал себя нездоровым и многократно уже пользуем был мною в академическом лазарете, страдая, как прежде сего, так и ныне, грудною болью, сухим кашлем, одышкою при восхождении по лестницам и сильным биением сердца».

Не потому ли и «Переправа через Неву», редкий для творчества Айвазовского петербургский пейзаж, выглядит так, что зубы сводит от воображаемого холода? Он написан в 1877-м, Академия давным-давно позади, а ощущение пронизывающей стужи Северной Пальмиры — осталось. Вздыбились гигантские льдины на Неве. Сквозь холодные мглистые краски пурпурного неба проступает Адмиралтейская игла. Холодно крошечным людям в повозке. Зябко, тревожно — но и весело. И кажется, так много нового, неизвестного, интересного — там, впереди, за пеленой заиндевевшего воздуха.

Государственный Русский музей (Санкт-Петербург) бережно хранит эскиз Айвазовского «Предательство Иуды». Он выполнен на серой бумаге белилами и итальянским карандашом.

В 1834-м Айвазовский готовил картину на библейскую тему по заданию Академии. Ованнес был по натуре довольно скрытен, любил работать в одиночестве и совершенно не постигал, как это его кумир Карл Брюллов в состоянии писать при любом скоплении народа. Айвазовский, напротив, для работы предпочитал уединение, поэтому когда предъявил товарищам по академии «Предательство Иуды», оно оказалось для них полной неожиданностью. Многие просто не могли поверить, что 17-летний провинциал всего лишь на втором году обучения способен на такое.

И тогда его недоброжелатели придумали объяснение. Ведь пропадает же Айвазовский всё время у коллекционера и мецената Алексея Романовича Томилова? А у того в собрании и Брюллов есть, и Пуссен, и Рембрандт, и мало ли еще кто! Наверняка хитромудрый Ованнес просто скопировал там картину какого-нибудь малоизвестного в России европейского мастера и выдал за свою!

К счастью для Айвазовского, президент Академии художеств Алексей Николаевич Оленин оказался о «Предательстве Иуды» другого мнения. Оленина настолько впечатлило мастерство Ованнеса, что он удостоил его высокой милости — пригласил погостить у него в усадьбе Приютино, где бывали Пушкин и Крылов, Боровиковский и Венецианов, Кипренский и братья Брюлловы. Честь для начинающего академиста неслыханная!

К 1845-му году 27-летнему Айвазовскому, чьи морские пейзажи уже гремят по всей Европе от Амстердама до Рима, отдают дань уважения и в России. Он получает «Анну на шею» (орден св. Анны 3-й степени), звание академика, 1500 десятин земли в Крыму в 99-летнее пользование и, может быть, главное — официальный военно-морской мундир! Морское министерство за заслуги перед Отечеством назначает Айвазовского первым живописцем Главного Морского штаба. Теперь Айвазовского обязаны пропускать во все русские порты и на все корабли, куда бы только он ни пожелал попасть. А весной 1845-го года по настоянию великого князя Константина Николаевича художника включили в состав морской экспедиции адмирала Литке в Турцию и Малую Азию.

К тому моменту Айвазовский уже исколесил всю Европу (в его заграничном паспорте больше 135-ти виз и таможенники устали доклеивать туда новые страницы), но на землях османов еще не бывал. Впервые он видит Хиос и Патмос, Самос и Родос, Синоп и Смирну, Анатолию и Левант. А больше всего его впечатлил Константинополь: «Вояж мой, — писал Айвазовский, — с его императорским высочеством Константином Николаевичем был чрезвычайно приятный и интересный, везде я успел набросать этюды для картин, особенно в Константинополе, от которого я в восхищении. Вероятно, нет ничего в мире величественнее этого города, там забывается и Неаполь, и Венеция».

"Кофейня у мечети Ортакей" — один из константинопольских видов, написанных Айвазовским после этой первой поездки. Вообще, отношения Айвазовского с Турцией — долгая и непростая история. Он будет посещать Турцию ещё не раз. Художника очень ценили турецкие правители: в 1856-м султан Абдул-Меджид I отметил его орденом «Нитшан Али» 4-й степени, в 1881-м султан Абдул-Хамид II — алмазной медалью. Но между этими наградами была и русско-турецкая война 1877-го года, во время которой снарядом был частично разрушен дом Айвазовского в Феодосии. Однако знаменательно, что мирный договор между Турцией и Россией подписывался в зале, украшенном картинами Айвазовского. Бывая в Турции, Айвазовский особенно тепло общался с живущими в Турции армянами, те уважительно звали его «Айваз-эфенди». А когда в 1890-е годы турецкий султан учинит чудовищную резню, в которой погибнут тысячи армян, Айвазовский демонстративно швырнёт османские награды в море, сказав, что-то же самое советует сделать султану с его картинами.

«Кофейня у мечети Ортакей» Айвазовского — идеальный образ Турции. Идеальный — потому что мирный. Расслабленно восседая на расшитых подушках и погрузившись в созерцание, турки пьют кофе, вдыхают кальянный дым, внимают ненавязчивым мелодиям. Струится расплавленный воздух. Время протекает меж пальцев, как песок. Никто никуда не спешит — незачем спешить: всё, нужное для полноты бытия, уже сосредоточено в настоящем моменте.

Нельзя сказать, что Айвазовский в пейзаже «Ветряные мельницы в украинской степи…» неузнаваем. Пшеничное поле в закатных лучах — почти как зыблющаяся поверхность моря, а мельницы — те же фрегаты: у одних ветер надувает паруса, у других — вращает лопасти.

Возможно он написал эту картину, когда перевёз свою семью из Феодосии в Харьков? 1853-м году Турция объявила войну России, в марте 1854-го к ней присоединились Англия и Франция — началась Крымская война. В сентябре неприятель был уже в Ялте. Айвазовскому нужно было срочно спасать родных — жену, 4-х дочек, старую мать. «С душевным прискорбием, — сообщал художник одному из корреспондентов, — мы должны были выехать из милого нашего Крыма, оставив все свое состояние, приобретенное своими трудами в продолжение пятнадцати лет. Кроме своего семейства, матушки 70 лет, должен был взять с собой и всех родных, мы и остановились в Харькове, как ближайшем городе к югу и недорогом для скромной жизни».

Биограф пишет, что и на новом месте жена Айвазовского Юлия Гревс, до этого активно помогавшая мужу в Крыму в его археологических раскопках и этнографических изысканиях, «пыталась увлечь Айвазовского археологией или сценами украинского быта». Ведь Юлия так хотела, чтобы муж и отец оставался с семьёй подольше. Не вышло: Айвазовский помчался в осаждённый Севастополь. Несколько дней под бомбардировками он с натуры писал морские бои, и лишь специальный приказ вице-адмирала Корнилова вынудил бесстрашного художника оставить театр военных действий.

Тем не менее, в наследии Айвазовского довольно много этнографически-жанровых сценок и украинских пейзажей: «Чумаки на отдыхе», «Свадьба на Украине», «Возращение со свадьбы» и другие.

Портретов Айвазовский оставил сравнительно мало. Но вот этого господина он писал не раз. Впрочем, и неудивительно: Александра Ивановича Казначеева художник считал «вторым отцом».

Когда Айвазовский был еще мал, Казначеев служил феодосийским градоначальником. В конце 1820-х годов ему всё чаще стали поступать жалобы: в городе кто-то шалит — разрисовывает заборы и беленые извёсткой стены домов. Градоначальник поехал осмотреть художества. На стенах красовались фигуры солдат, моряков и силуэты кораблей, наведённые самоварным углем, — нужно сказать, весьма и весьма правдоподобные. Через некоторое время городской архитектор Кох сообщил Казначееву, что вычислил автора этих «граффити». Это был 11-летний Ованнес, сын базарного старосты Геворка Гайвазовского. «Рисуешь ты прекрасно, — согласился, встретившись с „преступником“, Казначеев — но почему на чужих заборах?!» Впрочем, он сходу понял: Айвазовские так бедствуют, что не могут купить сыну принадлежности для рисования. И Казначеев сделала это сам: вместо наказания он подарил Ованнесу стопку хорошей бумаги и ящик красок.

Ованнес стал бывать в доме градоначальника, подружился с его сыном Сашей. И когда в 1830-м году Казначеев стал губернатором Таврии, он забрал Айвазовского, превратившегося в члена семьи, в Симферополь, чтобы там мальчик мог выучиться в гимназии, а еще три года спустя приложил все усилия, чтобы Ованнеса зачислили в Императорскую Академию художеств.

Когда выросший и прославившийся Айвазовский навсегда вернётся жить в Крым, он будет поддерживать дружеские отношения с Александром Ивановичем. И даже в каком-то смысле станет подражать своему «названному отцу», усиленно опекая бедных и обездоленных и основав «Общую мастерскую» — художественную школу для местной талантливой молодёжи. А еще Айвазовский по собственноручному проекту и за личные средства возведёт в честь Казначеева в Феодосии фонтан.

17 ноября 1869 года был открыт для судоходства Суэцкий канал. Проложенный через египетские пустыни, он соединил Средиземное и Красное моря и стал условной границей между Африкой и Евразией. Пропустить такое событие любознательный и всё еще жадный до впечатлений 52-летний Айвазовский не мог! Он приехал в Египет в составе русской делегации и стал первым в мире маринистом, написавшим Суэцкий канал.

«Те картины, в которых главная сила — свет солнца… надо считать лучшими», был всегда убеждён Айвазовский. А как раз солнца-то в Египте было в избытке — только работай. Пальмы, пески, пирамиды, верблюды, далёкие пустынные горизонты и «Караван в оазисе» — всё это осталось на картинах Айвазовского (1, 2). А еще художник оставил занятные воспоминания о первой встрече русской песни и египетской пустыни:

«Когда русский пароход входил в Суэцкий канал, шедший впереди его пароход французский сел на мель, и пловцы принуждены были переждать, покуда тот снимется. Эта остановка длилась часов пять.

Была прекрасная лунная ночь, придававшая какую-то величавую красоту пустынным берегам древней страны фараонов, отторгнутой каналом от азиатского берега.

Чтобы сократить время, пассажиры русского парохода устроили импровизированный вокальный концерт: г-жа Киреева, обладая прекрасным голосом, приняла на себя обязанности запевалы, стройный хор подхватывал…

И вот на берегах Египта зазвучала песня о „матушке Волге“, о „тёмном лесе“, о „чистом поле“ и понеслась по волнам, осеребрённым луною, ярко светившей на рубеже двух частей света…»

Возможно, кому-то из читателей будет в новинку узнать, что Иван Константинович Айвазовский был истинным ревнителем Армянской апостольской церкви, одной из древнейших, кстати, христианских церквей. Армянская христианская община была и в Феодосии, а Синод располагался в «сердце Армении» — городе Эчмиадзине.

Старший брат Айвазовского Саргис (Габриэл) стал монахом, потом архиепископом и выдающимся армянским просветителем. Для самого же художника его религиозная принадлежность отнюдь не была пустой формальностью. О самых важных событиях своей жизни (например, о свадьбе) он ставил в известность Эчмиадзинский Синод: «Женился 15 августа 1848 года на Джулии, дочери Якова Гревса, англичанина-лютеранина, однако венчался в армянской церкви и с условием, что дети мои от этого брака тоже будут крещены в армянской святой купели».

Когда семейная жизнь разладится, Айвазовскому придётся там же испрашивать позволения на расторжение брака…

В 1895-и году в Феодосию к Айвазовскому приезжает высокий гость — каталикос Хримян, глава Армянской церкви. Айвазовский возил его в Старый Крым, где на месте разрушенных церквей он возвёл новую и даже написал для неё алтарный образ. На торжественном обеде на 300 человек в Феодосии католикос пообещал художнику: «Я, Хримян Айрик, в одной руке — крест, в другой — Библия, буду молиться за тебя и за мой бедный армянский народ». В этом же году вдохновленный Айвазовский напишет картину «Католикос Хримян в окрестностях Эчмиадзина».

Через 5 лет 82-летнего Айвазовского не станет. Его могилу на подворье древнего храма украшает надпись на армянском языке: «Рождённый смертным, оставил по себе бессмертную память».

Было бы несправедливо по отношению к читателю окончить наш рассказ о картинах Айвазовского, где отсутствует море, фактом смерти художника. Тем более, затронув многие важные биографические вехи, мы так и не поговорили о любви.

Когда Айвазовскому было ни много ни мало 65 лет, он влюбился. Причём влюбился совсем по-мальчишески — с первого взгляда и в обстоятельствах, меньше всего располагавших к романтике. Он ехал в экипаже по улицам Феодосии и пересёкся с похоронной процессией, в составе которой шла затянутая в чёрное молодая прекрасная женщина. Художник считал, что в родной Феодосии всех знает по именам, но её он, как будто, видел впервые и даже не догадывался, кем она приходится покойному — дочкой, сестрой, женой. Навёл справки: оказалось — вдовой. 25 лет. Зовут Анна Саркизова, в девичестве Бурназян.

Покойный муж оставил Анне имение с дивным садом и великим богатством для Крыма — источником с пресной водой. Вполне состоятельная, самодостаточная женщина, к тому же на 40 лет моложе Айвазовского… Но когда художник, трепеща и не веря в возможное счастье, сделал ей предложение, Саркизова приняла его.

Год спустя Айвазовский признавался другу в письме: «Минувшим летом я вступил в брак с одной госпожой, вдовой-армянкой. Ранее с нею знаком не был, да вот о добром ее имени слышал премного. Жить теперь мне стало спокойно и счастливо. С первой женой уже 20 лет не живу и не вижусь с нею вот уже 14 лет. Пять лет тому назад Эчмиадзинский синод и католикос разрешили мне развод… Только вот очень страшился связать свою жизнь с женщиной другой нации, дабы слёз не лить. Сие случилось Божьей милостью, и я сердечно благодарствую за поздравления».

17 лет они проживут в любви и согласии. Как и в юности, Айвазовский будет много и невероятно продуктивно писать. И еще он успеет показать любимой океан: на 10-м году брака они поплывут в Америку (через Париж) и, по легенде, эта красивая пара часто будет единственными людьми на корабле, не подверженными морской болезни. Пока большинство, укрывшись в каютах, пережидало качку и шторм, Айвазовский и Анна безмятежно любовались морскими просторами.

После смерти Айвазовского Анна более чем на 40 лет (а доживёт она до 88-ми) станет добровольной затворницей: ни гостей, ни интервью, ни, тем более, попыток устроить личную жизнь. Есть что-то волевое и одновременно загадочное во взгляде женщины, чьё лицо наполовину скрывает газовая вуаль, так похожая на полупрозрачную поверхность воды с морских пейзажей её великого мужа, Ивана Айвазовского.

Автор: Анна Вчерашняя

Ги Бюффе родился в Париже, на Монмартре, в 1943 г., во время войны. После смерти отца в 1956 г. семья переехала на юг и Ги поступил в тулонскую школу изящных искусств. Но в 18 лет, уже начинающим художником, Бюффе внезапно поступает на службу во французский флот и отправляется в кругосветное путешествие, впечатлений от которого ему хватит на всю жизнь. В результате он не стал ни моряком, ни маринистом, однако именно флотское начальство первым признало талант молодого художника.

Потом к художнику, повидавшему мир, пришло признание крупных корпоративных заказчиков: Duty Free Shops, Aloha Airlines, InterContinental Hotels, Crystal Cruises и др. Бюффе сделал огромное количество рекламы. Ему посвящен именной сорт вина Guy Buffet Cellars, популярного среди «франко-американских» художников. Вино, ресторан, парижская кулинария — вот сфера основных творческих интересов художника-бонвивана.

В начале 50-х отец часто брал маленького Ги с собой на работу и по дороге обычно указывал на известный парижский ресторан La Coupole, рассказывая, что здесь очень часто бывают художники: Пикассо, Шагал, Брак, Фужита... Возможно, с тех пор слова Художник и Ресторан стали для Бюффе чем-то нераздельным...

Предлагаем вашему вниманию подборку сказочных и фантасмагорических картин художника Валентина Рекуненко. Его полотна полны забавных сюжетов и фантазии, уносящей нас в удивительный мир сказки.

Художник-сказочник Валентин Рекуненко обладают удивительной способностью переноситься в детство, а волшебные палочки у него – кисти и краски. Волшебство на его картинах может прятаться в любых предметах, оно живет там, где ему уютно.

Увлекает на картинах Валентина Рекуненко насыщенность деталями, прорисовка которых позволяет насладиться красотой придуманного мира. Притягивают забавные сюжеты и богатая фантазия художника. Картины можно разглядывать часами, хочется вновь вернуться туда, где остановилось в невесомости время, где нет законов физики, где существа и предметы вольны в своих проявлениях.

Художник Валентин Рекуненко родом из города Токмак, что на Запорожье. Родился он в 1955 году, а в 1974 закончил художественное училище в Днепропетровске. Уже с 1978 года он принимал участие во многих выставках Москвы, Киева, Ленинграда. В 80-х годах стал членом Союза художников Украины и СССР. Работы Валентина Васильевича находятся в коллекциях ценителей живописи по всему миру: Канаде, США, Германии и т.д. Многие работы выставлены в государственных музеях Украины.

«Живопись есть грохочущее столкновение различных миров»: этот тезис проиллюстрировала и сама судьба художника. Мы выбрали всего дюжину фактов о жизни и творчестве Кандинского, но они — как яркие элементы «паззлов», которые стягивают к себе поле азартных исследований со множеством деталей. Представляем наш обзор к 155-летию мастера.

«Как причудливо тасуется колода!»

Василий Кандинский родился в 1866 году в семье успешного московского коммерсанта. По линии отца — родовая знать мансийского Кондинского княжества, тунгусская княжна-прабабка. Дед — настоящий разбойник, грабивший сибирские караваны. Попав на каторгу, этот неуемный авантюрист создал торговое дело и стал уважаемым купцом. Фамильные легенды не врут! А со стороны матери — рафинированные прибалтийские немцы. Гремучая смесь западных и восточных кровей обусловила склад характера Кандинского, в котором вспышки чувственного темперамента парадоксально уживались с безупречными манерами и педантизмом.

Любопытно, что художественные критики тоже выявляли эту двойственность. Правда, каждый видел свою сторону медали: мюнхенская критика объясняла красочное богатство работ художника «византийскими влияниями», в то же время критика российская твердила, что автор погибает под вредным немецким влиянием и пытается насаждать «давно устарелые в Европе ценности».

С рождения тонко воспринимал энергию цвета

Кандинский был наделен мировосприятием особого типа, сегодня такой нейрологический феномен называют синестезией. Обладающие этим даром способны «видеть» в цвете мелодии и ароматы, «слышать» краски, «осязать» буквы, цифры и слова. Синестезия Кандинского выражалась в его способности воспринимать музыку как цветовой вихрь, а зрительные образы ощущать как вибрирующие и звучащие. Возможно, эта особенность и определила специфику творческого метода художника.

Наряду с синестезией Кандинский обладал цепкой «памятью зрения», которая позволяла ему по впечатлению воспроизвести в красках, например, увиденные на выставке пейзажи. При этом юноша с большими муками усваивал точную информацию — заучивание имен, стихов и даже таблица умножения давалось ему с трудом.

Одесса — место силы и вдохновения

Когда Васеньке было пять лет, Кандинские перебрались из Москвы в Одессу. На новом месте отец приступил к руководству чайной фабрикой. Так уж случилось, что после переезда родители расстались и воспитанием мальчика занималась старшая сестра матери. Тетя привила племяннику интерес и любовь к литературе, рисованию и музыке.

Здесь же, в «черноморском Вавилоне», Василий начал учиться живописи и свои первые масляные краски купил на накопленные деньги, будучи подростком. Смешение цветов, извлеченных из тюбиков, казалось ему тогда таинством сродни алхимическому.

Окончив гимназию, Кандинский вернулся из Южной Пальмиры в Москву, поступил на юридический факультет и посвятил десятилетие юриспруденции, экономике, управлению. Но к тридцати годам решил всерьез заняться живописью и обосноваться в Мюнхене, который был одним из важнейших центров нового европейского искусства. Еще через два года Кандинский впервые представил свои работы для публичного обозрения — и это было опять-таки в Одессе на выставке Товарищества южнорусских художников в 1898 году.

Мог бы стать ученым, писателем или чиновником — но выбрал карьеру художника

В молодые годы Кандинского манили самые разнообразные сферы деятельности. В студенческую пору он увлекся этнографией и, прервав учебу, отправился открывать для себя «тайники души народной» в экспедиции по северу Вологодского края.

Блестяще завершив в 1893 курс права и политэкономии в Московском университете, начал там же преподавать, занялся наукой, получил должность доцента.

В 1895−96 пробовал себя в роли художественного директора московской типографии «Товарищество И. Кушнерева и К ͦ". Обладая философским складом ума и писательским талантом, мог бы посвятить жизнь литературному творчеству.
Или принять предложение занять престижное место профессора в Дерптском университете. Мог бы… Но случился ряд событий и впечатлений, которые Кандинский расценил как несомненные знаки судьбы.

«Поворотным пунктом в нашей жизни может быть все что угодно…»

Что же заставило ученого в начале многообещающей карьеры радикально изменить род занятий? Сам Кандинский описал основные эпизоды «культурного шока», спровоцировавшего крутой поворот в его сознании и жизни в 1895−96 годах:

• На московской выставке французских импрессионистов Кандинский увидел работу Моне «Стог» и поначалу, пока не прочел названия, разглядывал ее как беспредметную. Испытал сильнейшие эмоции от переливов цветовой палитры, невзирая на отсутствие, как ему показалось, конкретного объекта изображения.

• Глубочайшее впечатление на Кандинского произвела опера Вагнера «Лоэнгрин», поставленная в Большом театре. Будучи синестетиком, воспринял ее как «абсолютное произведение искусства».

• Настоящим потрясением стало для Кандинского открытие делимости атома. Это научное событие было расценено им не только как низвержение основ классического естествознания, но как и разрушение мнимых пределов в собственных исканиях. Неопределенность стези художника перестала страшить Кандинского, и он сделал смелый выбор в пользу перемен.

«Фаланга синих всадников авангарда»

Мюнхенский период (1896−1914) стал этапом экспериментов и становления Кандинского как мастера абстракции. Начинающий художник посещает различные учебные заведения и классы, заводит знакомства в кругу мюнхенской богемы, а в 1901 создает творческую группу «Фаланга». Позднее участвует в организации «Нового мюнхенского художественного объединения» (1909) и группы «Синий всадник» (1911). И хотя «Синий всадник» существовал всего три года, этот союз оказал заметное влияние на европейский авангард , обозначив этап перехода от символизма к абстракционизму.

На вопрос о странном названии группы Кандинский обычно отвечал, что всегда любил всадников, а его сподвижник Франц Марк — лошадей, и оба они любили синий цвет. Действительно, за 8 лет до возникновения группы Кандинский написал полотно с тем же названием, а среди образов его импровизаций угадываются очертания призрачной конницы. Была в названии и символическая подкладка: верхом на лошади канонически изображается св. Георгий — поборник духовных идеалов, а синий — цвет небес — воплощает торжество нематериального.

Основоположник абстрактного искусства или один из его первопроходцев?

В 1908 Кандинский пережил подобие мистического озарения: увидев издали собственный этюд , повернутый набок, и не узнав его, был заворожен необыкновенной энергией цветовых пятен, в которых не распознал предметную конкретику. Так художник получил ясное понимание вектора художественных поисков и утвердился в мысли, что предмет изображения не обязателен для создания мощного художественного впечатления.

Стоит заметить, что идеи витали в воздухе, и наряду с Кандинским в нефигуративном искусстве экспериментировали Делоне, Мондриан, Малевич, Пикабиа. И хотя первым в истории в полном смысле абстрактным произведением считается безымянная работа Василия Кандинского (1910), не так давно выяснилось, что его опередила шведская художница Хильма аф Клинт. Первый цикл абстракций она создала на рубеже 1906/7 гг., погрузившись в эзотерические практики и рассматривая искусство как инструмент расширения сознания.

Две жены, три музы-вдохновительницы

Впервые Кандинский связал себя узами брака в 26 лет. Его женой стала двоюродная сестра Анна Чемякина, для который семейные отношения стали продолжением дружеских: будучи постарше, она по-сестрински опекала кузена и поддерживала его начинания. Эмиграция привела к отчуждению супругов, хотя формальный брак продолжал сохраняться.

«Немецкой музой» Кандинского считается художница Габриэль Мюнтер. Она впервые появилась в «Фаланге» в 1902 в качестве ученицы. Василий и Габриэль скрывали близость отношений, пока не решили открыто поселиться в общем доме в Мурнау у подножия Альп. Спустя годы Кандинский получил развод, но так никогда и не женился на Габриэль…

Во вторую свою жену, 17-летнюю Нину Андреевскую, 50-летний Кандинский влюбился заочно. Можно только гадать о тембре голоса девушки, позвонившей художнику по делу — но он настолько пленил Кандинского (не забываем, художник был синестетиком), что тот настоял на личной встрече и месяц ждал этого свидания. Через полгода пара обвенчалась, и Нина во всех обстоятельствах оставалась верной женой и спутницей мэтра до самого конца его жизни.

У истоков дизайн-образования: «за попытку — спасибо»

С началом первой мировой пребывание Кандинского в Германии стало нежелательным, он вернулся в Россию и с 1914 до 1921 жил в Москве. Здесь он повстречал Нину, здесь родился и умер их общий (и единственный) сын.
После октябрьской революции Кандинский пытался встроиться в новую культурно-политическую систему — сотрудничал с ИЗО Наркомпроса, принимая активное участие в развитии художественной педагогики и музейного дела, публиковал предметные исследования. С 1918 преподавал в московском СВОМАСе (после реформы — ВХУТЕМАСе, легендарной советской школе нового промышленного искусства), участвовал в создании ИНХУКа. Но идеи Кандинского встретили сопротивление и резкую критику в среде конструктивистов, которые отвергали любые проявления иррационального, признавая исключительно аналитический подход к творческим задачам.

Дважды пережить отъезд как бегство

Ощутив себя чужим на празднике пролетарской культуры, разуверившийся художник в 1921 возвращается в Германию. Отъезд больше походил на изгнание под шквалом насмешек и уничижительных эпитетов. Через 7 лет Кандинский утратит советское гражданство, его имя забудут, а работы вычеркнут из общественного наследия на 70 лет.

Чета Кандинских поселилась в Берлине, но вскоре по приглашению Вальтера Гропиуса, главы новаторской школы дизайна Баухаус, перебралась в Веймар и далее — вслед за школой — в Дессау. Василий преподавал аналитический рисунок, читал лекции о формообразовании и психологии цвета, писал теоретические труды. В его абстракциях появилось то, что он сам определил как «лирический геометризм». Кандинский наконец был счастлив, уважаем, востребован.

Идиллия закончилась с приходом к власти Гитлера — Баухаус был закрыт, а искусство авангарда объявлено «дегенеративным». Картины Кандинского изъяли из немецких музеев, его публикации попали под запрет. В 1933 художник уехал во Францию, что оказалось очень своевременным решением — еще немного, и отверженные полотна запылали в кострах на окраинах Берлина.

Необходимо отдать должное Габриэль Мюнтер, отвергнутой невесте художника: не считаясь с риском, Габриэль спрятала и сохранила около тысячи картин возлюбленного и его единомышленников из «Синего всадника», а после войны передала их мюнхенской галерее Ленбаххаус.

Не любил давать названия своим картинам

Кандинский считал названия работ «необходимым злом», загоняющим восприятие живописи в узкие рамки. Он изобрел универсальный принцип наименования собственных картин, разделив их на три категории.
Наименее спонтанные — идущие «от ума», тщательно подготовленные — называл композициями. Работы, сохраняющие ассоциативную связь с реальным предметным миром, именовались импрессиями, а «внезапные и бессознательные», написанные по велению чистого эмоционального импульса — импровизациями. Иной раз произведению присваивался номер либо словесное дополнение, указывающее на геометрические или цветовые характеристики.
Зато теперь по типу названия работы мы можем сориентироваться и в методе ее создания!

Самое дорогое произведение Кандинского

В июне 2017 года был установлен аукционный рекорд цены на работы художника: «Картина с белыми линиями» (1913) ушла на лондонских торгах Sotheby’s за £33 млн ($41,6−41,8 млн). До 1974 года «Линии» хранились в Третьяковке, откуда попали к кельнскому коллекционеру Вильгельму Хаку, предложившему советским властям в обмен на картину оригиналы писем Ленина.

Крис Кукси (Kris Kuksi), пожалуй, становится одним из самых популярных современных скульпторов, и мы решили ознакомить вас с его творчеством. Грандиозные работы Кукси представляют собой ансамбль, созданный из огромного количества мелких элементов, пластично изгибающихся линий, плоскостей и разнообразных кривых. Каждый компонент гармонично согласован с остальными объектами, соединяясь в причудливую скульптуру в стиле барокко.

Эти сложные и замысловатые скульптуры являются результатом уникальной техники, которой придерживается автор, и требуют тщательной обработки каждой детали. Такой процесс отнимает много времени и усилий, чтобы собрать, обработать, вырезать и сложить в единую форму тысячи отдельных частей, объединяя их в слаженный оркестр. На скульптурах изображены взлеты и падения исторических цивилизаций, а также предположительное будущее человечества.

Работы художника широко представлены в различных галереях Нью-Йорка, а также в других городах.