Восемь ягнят провели четыре недели во внешней системе поддержания жизни, при этом нормально развивались. Исследование стало шагом к созданию полноценной искусственной матки.
Цель создания внешней матки, которую команда разработчиков называет Биосумкой (Biobag), — поместить недоношенных младенцев в естественную маточную среду, чтобы плод продолжил развиваться. В течение четырех недель эксперимента ягнята росли, обрастали шерстью, открывали глаза, двигались и учились глотать. Их мозг и легкие нормально развивались, что особенно важно в искусственной среде. Однажды это устройство поможет недоношенным младенцам. Возможно, искусственные матки будут донашивать детей, устраняя риск для здоровья матери при беременности. Но пока не нужно бежать впереди паровоза, говорит Алан Флейк, фетальный хирург Детской больницы Филадельфии и ведущий автор исследования. "Нельзя предполагать, что вы можете взять эмбрион на ранней стадии развития и переместить его в нашу машину — пока это научная фантастика", — говорит он.
Биосумка — прорыв в десятилетних исследованиях
Устройство не выглядит как настоящая матка. Но в ней есть все ключевые элементы. Это прозрачный пластиковый кокон, куда помещают эмбрион. Раствор электролита, который омывает ягненка подобно амниотической жидкости в матке. Специальное оборудование позволяет крови циркулировать, при этом заменяя углекислый газ на кислород. Ученые опубликовали результаты своего исследования в журнале Nature Communications.
Флэйк надеется, что Biobag улучшит условия ухода за недоношенными младенцами. Преждевременные роды — основная причина смерти новорожденных. В США около 10 процентов детей рождаются преждевременно, то есть появляются на свет раньше 37 недель беременности. Около 6 процентов (а это 30 тысяч случаев), считаются чрезвычайно преждевременными, то есть они родились на 28 неделе беременности или раньше.
Инновация решает основную проблему
Одна из главных проблем — воссоздать сложную систему кровообращения, которая соединяет плод с матерью. И обеспечить переток крови от матери к плоду и обратно. Кровь должна идти с достаточным давлением, но внешний насос может повредить сердце эмбриона.
Чтобы решить эту задачу, Флэйк и его коллеги создали систему кровообращения без насоса. Они соединили пупочные кровеносные сосуды плода с новым видом оксигенатора (устройства для насыщения крови кислородом). Кровь начала перетекать через систему достаточно плавно, чтобы сердцебиение плода обеспечивало ток крови без другого насоса.
Другая задача — убрать риск заражения, с чем сталкиваются недоношенные дети в открытых инкубаторах в отделении интенсивной терапии. Проблему решила сумка и искусственная амниотическая жидкость. Она перетекает в сумку и обратно по тому же принципу, как он устроен в матке. В процессе перетока удаляются отходы, что защищает младенца от инфекционных микробов и поддерживает плотные легкие плода заполненными жидкость.
Через три года исследований эксперимент можно провести на людях
Флэйк и его коллеги проверяли установку в течение четырех недель на восьми ягнятах, которые прошли от 105 до 120 дней беременности. Это примерно эквивалент младенцев в возрасте от 22 до 24 недель беременности. Через четыре недели в искусственной сумке, ягнят подключили к обычной системе для недоношенных детей в отделении интенсивной терапии. Их здоровье оказалось практически таким же хорошим, как у других овец того же возраста, которых только достали из утробы кесаревым сечением.
Конечно, ягнята — это не люди, и их мозг развивается иначе. Авторы признают, что нужно провести дополнительные изучения, прежде чем применять метод на человеческих младенцах. Ученые приступили к контрольным наблюдениям за ягнятами, которые пережили отсоединение от системы поддержки. К моменту публикации материала в журнале они выглядели здоровыми.
"Думаю, можно предположить, что первые испытания технологии Biobag на человеке пройдут уже через три года", — говорит Флэйк.
Как-то раз один человек вернулся поздно домой с работы, как всегда усталый и задёрганный, и увидел, что в дверях его ждёт пятилетний сын.
— Папа, можно у тебя кое-что спросить? — Конечно, что случилось? — Пап, а сколько ты получаешь? — Это не твоё дело! — возмутился отец. — И потом, зачем это тебе? — Просто хочу знать.
Пожалуйста, ну скажи, сколько ты получаешь в час?
— Ну, вообще-то, 500. А что?
— Пап… — сын посмотрел на него снизу вверх очень серьёзными глазами. — Пап, ты можешь занять мне 300?
— Ты спрашивал только для того, чтобы я тебе дал денег на какую-нибудь дурацкую игрушку? — закричал тот. — Немедленно марш к себе в комнату и ложись спать!..
Нельзя же быть таким эгоистом! Я работаю целый день, страшно устаю, а ты себя так глупо ведешь.
Малыш тихо ушёл к себе в комнату и закрыл за собой дверь. А его отец продолжал стоять в дверях и злиться на просьбы сына. «Да как он смеет спрашивать меня о зарплате, чтобы потом попросить денег?»
Но спустя какое-то время он успокоился и начал рассуждать здраво: «Может, ему действительно что-то очень важное нужно купить. Да чёрт с ними, с тремя сотнями, он ведь ещё вообще ни разу у меня не просил денег». Когда он вошёл в детскую, его сын уже был в постели.
— Ты не спишь, сынок? — спросил он. — Нет, папа. Просто лежу, — ответил мальчик. — Я, кажется, слишком грубо тебе ответил, — сказал отец. — У меня был тяжелый день, и я просто сорвался. Прости меня. Вот, держи деньги, которые ты просил.
Мальчик сел в кровати и улыбнулся.
— Ой, папка, спасибо! — радостно воскликнул он.
Затем он залез под подушку и достал еще несколько смятых банкнот. Его отец, увидев, что у ребенка уже есть деньги, опять разозлился. А малыш сложил все деньги вместе, и тщательно пересчитал купюры, и затем снова посмотрел на отца.
— Зачем ты просил денег, если они у тебя уже есть? — проворчал тот. — Потому что у меня было недостаточно. Но теперь мне как раз хватит, — ответил ребенок. — Папа, здесь ровно пятьсот. Можно я куплю один час твоего времени?
Каждый день мы вынуждены делать рутинные дела: просыпаться, умываться, завтракать, идти на работу, ужинать и засыпать. Более того, мы с детства приучаем к этому наших детей и кажется, что со временем в них гаснет какой-то Божественный свет...
Все у меня шло хорошо, жена досталась просто на зависть, трое детей-погодков только в радость, бизнес развивался в таком темпе, чтобы жить с него было можно, а внимания лишнего к себе не привлекал… Сначала даже не верилось, потом привык и думал, что всегда так и будет.
А на двадцатом году появилась в жизни трещина. Началось со старшего сына…
Меня родители воспитывали строго, и как подрос, наказывали по сторонам ничем не размахивать, а выбрать хорошую девушку по душе, жениться и строить семью. Я так и сделал и ни разу не пожалел. И детей своих этому учил. Только то ли времена изменились, то ли девушки другие пошли, но не может сын такой девушки отыскать, чтобы смотрела ему в глаза, а не ниже пояса, то есть в кошелек или в трусы. И деньги есть, и образование получает, и внешностью Бог не обидел, а все какая-то грязь на него вешается. И мается парень, и мы за него переживаем, словом, невесело стало в доме.
Дальше – хуже. Заболела теща, положили в больницу, там она через неделю и умерла. Отплакали, отрыдались…
Тесть остался один, не справляется. А родители жены попались просто золотые люди, между своими и ее родителями никогда разницу не делал. Забираем тестя к себе, благо место есть. Жена довольна, дети счастливы, ему спокойнее. Все бы хорошо, НО!
У тещи был пес, то ли черный терьер, то ли ризен, то ли просто черный лохматый урод. Забрали и его, себе на горе. Все грызет, детей прикусывает, на меня огрызается, гадит, гулять его надо выводить вдвоем, как на распорке. Вызывал кинологов, денег давал без счету чтоб научили, как с ним обходиться, без толку. Говорят, проще усыпить…
Но… тут тесть сказал, что когда собачка умрет, тогда и ему пора. Оставили до очередного раза. Дети ходят летом в джинсах, с длинными рукавами: покусы от меня прячут, жалеют дедушку. К осени совсем кранты пришли, озверел, грызет на себе шкуру, воет. Оказывается, его еще и надо триминговать. Объехали все салоны, нигде таких злобных не берут. Наконец, знающие люди натакали на одного мастера, который возьмется. Позвонили, назначили время: 7 утра.
Привожу. Затаскиваю. Кобель рвется, как бешеный. Выходит молоденькая девчушка крошечных размеров. Так и так, говорю, любые деньги, хоть под наркозом (а сам думаю, чтоб он сдох под этим наркозом, сил уже нет).
Берет она у меня из рук поводок, велит прийти ровно без десяти десять, и преспокойно уводит его. Прихожу как велено. Смотрю, эта девчушка выстригает шерсть между пальцами у шикарного собакера. Тот стоит на столе, стоит прямо, гордо, не шевелясь, как лейтенант на параде, а во рту у него его резиновый синий мячик. Я аж загляделся. Только когда он на меня глаз скосил, тогда я понял, что это и есть мой кобель. А эта пигалица мне и говорит:
– Хорошо, что Вы по-премя пришли, я вам покажу, как ему надо чистить зубы и укорачивать когти.
Тут я не выдержал, какие зубы! Рассказал ей всю историю, как есть. Она подумала и говорит:
– Вы должны вникнуть в его положение. Вам-то известно, что его хозяйка умерла, а ему нет. В его понимании вы его из дома украли в отсутствии хозяйки и насильно удерживаете. Тем более, что дедушка тоже расстраивается. И раз он убежать не может, то он старается сделать все, чтобы вы его из дома выкинули. Поговорите с ним по-мужски, объясните, успокойте…
Загрузил я кобеля в машину, поехал прямиком в старый тещин дом. Открыл, там пусто, пахнет нежилым. Рассказал ему все, показал. Пес слушал. Не верил, но не огрызался. Повез его на кладбище, показал могилку. Тут подтянулся тещин сосед, своих навещал. Открыли бутылочку, помянули, псу предложили, опять разговорились. И вдруг он ПОНЯЛ! Морду свою задрал и завыл, потом лег около памятника и долго лежал, морду под лапы затолкал. Я его не торопил…
Когда он сам поднялся, тогда и пошли к машине. Домашние пса не узнали, а узнали, так сразу и не поверили. Рассказал, как меня стригалиха надоумила, и что из этого вышло. Сын дослушать не успел, хватает куртку, ключи от машины, просит стригалихин адрес.
– Зачем тебе, спрашиваю. – Папа, я на ней женюсь. – Совсем тронулся, говорю. Ты ее даже не видел. Может, она тебе и не пара. – Папа, если она прониклась положением собаки, то неужели меня не поймет?
Короче, через три месяца они и поженились. Сейчас подрастают трое внуков. А пес? Верный, спокойный, послушный, невероятно умный пожилой пес помогает их нянчить. Они ему и чистят зубы по вечерам.
Меня везли на кресле по коридорам областной больницы. - Куда? – спросила одна медсестра другую. – Может, не в отдельную, может, в общую?
Я заволновалась.
- Почему же в общую, если есть возможность в отдельную? Сестры посмотрели на меня с таким искренним сочувствием, что я несказанно удивилась. Это уже потом я узнала, что в отдельную палату переводили умирающих, чтобы их не видели остальные.
- Врач сказала, в отдельную, — повторила медсестра.
Но тогда я не знала, что это означает, и успокоилась. А когда очутилась на кровати, ощутила полное умиротворение уже только от того, что никуда не надо идти, что я уже никому ничего не должна, и вся ответственность моя сошла на нет.
Я ощутила странную отстранённость от окружающего мира, и мне было абсолютно всё равно, что в нём происходит. Меня ничто и никто не интересовал. Я обрела право на отдых. И это было хорошо. Я осталась наедине с собой, со своей душой, со своей жизнью. Только Я и Я.
Ушли проблемы, ушла суета, ушли важные вопросы. Вся эта беготня за сиюминутным казалась настолько мелкой по сравнению с Вечностью, с Жизнью и Смертью, с тем неизведанным, что ждёт там, по ту сторону…
И тогда забурлила вокруг настоящая Жизнь! Оказывается, это так здорово: пение птиц по утрам, солнечный луч, ползущий по стене над кроватью, золотистые листья дерева, машущего мне в окно, глубинно-синее осеннее небо, шумы просыпающегося города – сигналы машин, цоканье спешащих каблучков по асфальту, шуршание падающих листьев… Господи, как замечательна Жизнь! А я только сейчас это поняла…
- Ну и пусть только сейчас, — сказала я себе, – но ведь поняла же. И у тебя есть ещё пара дней, чтобы насладиться ею, и полюбить её всем сердцем!
Охватившее меня ощущение свободы и счастья требовало выхода, и я обратилась к Богу, ведь Он сейчас был ко мне ближе всех. - Господи! – радовалась я. – Спасибо Тебе за то, что Ты дал мне возможность понять, как прекрасна Жизнь, и полюбить её. Пусть перед смертью, но я узнала, как замечательно жить!
Меня заполняло состояние спокойного счастья, умиротворения, свободы и звенящей высоты одновременно. Мир звенел и переливался золотым светом Божественной Любви. Я ощущала эти мощные волны её энергии. Казалось, Любовь стала плотной и, в то же время, мягкой и прозрачной, как океанская волна.
Она заполнила всё пространство вокруг, и даже воздух стал тяжелым и не сразу проходил в легкие, а втекал медленной пульсирующей струей. Мне казалось, что всё, что я видела, заполнялось этим золотым светом и энергией. Я Любила. И это было подобно слиянию мощи органной музыки Баха и летящей ввысь мелодии скрипки.
Отдельная палата и диагноз «острый лейкоз 4-й степени», а также признанное врачом необратимое состояние организма имели свои преимущества. К умирающим пускали всех и в любое время. Родным предложили вызывать близких на похороны, и ко мне потянулась прощаться вереница скорбящих родственников. Я понимала их трудности: ну о чём говорить с умирающим человеком, который, тем более, об этом знает. Мне было смешно смотреть на их растерянные лица.
Я радовалась: когда бы я ещё увидела их всех? А больше всего на свете мне хотелось поделиться с ними любовью к Жизни – ну разве можно не быть счастливым просто оттого, что живёшь? Я веселила родных и друзей как могла: рассказывала анекдоты, истории из жизни. Все, слава Богу, хохотали, и прощание проходило в атмосфере радости и довольства. Где-то на третий день мне надоело лежать, я начала гулять по палате, сидеть у окна. За сим занятием и застала меня врач, закатив истерику, что мне нельзя вставать.
Я искренне удивилась: - Это что-то изменит? - Ну… Нет, — теперь растерялась врач. – Но вы не можете ходить. - Почему? - У вас анализы трупа. Вы и жить не можете, а вставать начали. Прошёл отведенный мне максимум – четыре дня. Я не умирала, а с аппетитом лопала колбасу и бананы. Мне было хорошо. А врачу было плохо: она ничего не понимала. Анализы не менялись, кровь капала едва розоватого цвета, а я начала выходить в холл смотреть телевизор.
Врача было жалко. А Любовь требовала радости окружающих. - Доктор, а какими вы хотели бы видеть мои анализы? - Ну, хотя бы такими. Она быстро написала мне на листочке какие-то буквы и цифры, то – что должно быть. Я ничего не поняла, но внимательно прочитала. Врач посмотрела сочувственно на меня, что-то пробормотала и ушла. А в 9 утра она ворвалась ко мне в палату с криком: - Как вы это де... - Анализы! Они такие, как я вам написала. - Откуда я знаю? А что, хорошие? Да и какая, на фиг, разница?
Лафа закончилась. Меня перевели в общую палату (это там, где уже не умирают). Родственники уже попрощались и ходить перестали.
В палате находились ещё пять женщин. Они лежали, уткнувшись в стену, и мрачно, молча, и активно умирали. Я выдержала три часа. Моя Любовь начала задыхаться. Надо было срочно что-то делать.
Выкатив из-под кровати арбуз, я затащила его на стол, нарезала, и громко сообщила: - Арбуз снимает тошноту после химиотерапии. По палате поплыл запах свежего смеха. К столу неуверенно подтянулись остальные. - И правда, снимает? - Угу, — со знанием дела подтвердила я, подумав: «А хрен его знает…» Арбуз сочно захрустел. - И правда, прошло! — сказала та, что лежала у окна и ходила на костылях. - И у меня. И у меня, — радостно подтвердили остальные. - Вот, — удовлетворённо закивала я в ответ. – А вот случай у меня один раз был… А анекдот про это знаешь?
В два часа ночи в палату заглянула медсестра и возмутилась: - Вы когда ржать перестанете? Вы же всему этажу спать мешаете! Через три дня врач нерешительно попросила меня: - А вы не могли бы перейти в другую палату? - Зачем? - В этой палате у всех улучшилось состояние. А в соседней много тяжёлых. - Нет! – закричали мои соседки. – Не отпустим.
Не отпустили. Только в нашу палату потянулись соседи – просто посидеть, поболтать. Посмеяться. И я понимала, почему. Просто в нашей палате жила Любовь. Она окутывала каждого золотистой волной, и всем становилось уютно и спокойно.
Особенно мне нравилась девочка-башкирка лет шестнадцати в белом платочке, завязанном на затылке узелком. Торчащие в разные стороны концы платочка делали её похожей на зайчонка. У неё был рак лимфоузлов, и мне казалось, что она не умеет улыбаться.
А через неделю я увидела, какая у неё обаятельная и застенчивая улыбка. А когда она сказала, что лекарство начало действовать и она выздоравливает, мы устроили праздник, накрыв шикарный стол, который увенчивали бутылки с кумысом, от которого мы быстро забалдели, а потом перешли к танцам.
Пришедший на шум дежурный врач сначала ошалело смотрел на нас, а потом сказал: - Я 30 лет здесь работаю, но такое вижу в первый раз. Развернулся и ушёл.
Мы долго смеялись, вспоминая выражение его лица. Было хорошо.
Я читала книжки, писала стихи, смотрела в окно, общалась с соседками, гуляла по коридору и так любила всё, что видела: и книги, и компот, и соседку, и машину во дворе за окном, и старое дерево.
Мне кололи витамины. Просто надо же было хоть что-то колоть. Врач со мной почти не разговаривала, только странно косилась, проходя мимо, и через три недели тихо сказала: - Гемоглобин у вас на 20 единиц больше нормы здорового человека. Не надо его больше повышать.
Казалось, она за что-то сердится на меня. По идее, получалось, что она дура, и ошиблась с диагнозом, но этого быть никак не могло, и это она тоже знала.
А однажды она мне пожаловалась: - Я не могу вам подтвердить диагноз. Ведь вы выздоравливаете, хотя вас никто не лечит. А этого не может быть! - А какой у меня теперь диагноз? - А я ещё не придумала, — тихо ответила она и ушла. Когда меня выписывали, врач призналась: - Так жалко, что вы уходите, у нас ещё много тяжёлых.
Из нашей палаты выписались все. А по отделению смертность в этом месяце сократилась на 30%. Жизнь продолжалась. Только взгляд на неё становился другим. Казалось, что я начала смотреть на мир сверху, и потому изменился масштаб обзора происходящего.
А смысл жизни оказался таким простым и доступным. Надо просто научиться любить – и тогда твои возможности станут безграничными, и желания сбудутся, если ты, конечно, будешь эти желания формировать с любовью, и никого не будешь обманывать, не будешь завидовать, обижаться и желать кому-то зла. Так всё просто, и так всё сложно!
Ведь это правда, что Бог есть Любовь. Надо только успеть это вспомнить…
Автор: Людмила Федоровна Ламонова "Успеть вспомнить"
Кто знает - правда ли эта история? Но как притча - то, что надо!
Однажды юный Томас Эдисон вернулся домой из школы и передал маме письмо от учителя.
Мама зачитала сыну письмо вслух, со слезами на глазах:
"Ваш сын - гений. Эта школа слишком мала, и здесь нет учителей, способных его чему-то научить. Пожалуйста, учите его сами."
Через много лет после смерти матери (Эдисон к тому времени уже был одним из величайших изобретателей века) он как-то пересматривал старые семейные архивы и наткнулся на это письмо.
Он открыл его и прочитал:
"Ваш сын - умственно отсталый. Мы не можем больше учить его в школе вместе со всеми. Поэтому рекомендуем вам учить его самостоятельно дома".
Эдисон прорыдал несколько часов.
Потом записал в свой дневник: "Томас Алва Эдисон был умственно отсталым ребенком. Благодаря своей героической матери он стал одним из величайших гениев своего века."
с друзьями!