Эвристики — это когнитивные процессы, которые игнорируют информацию. Изучение эвристик показывает, что меньший объем данных и затраченного на их вычисление времени может повысить точность прогноза. Казалось бы, это идет вразрез с очевидной аксиомой, согласно которой меньший объем вводных данных снижает точность выводов. Почему так?
Парадокс эвристики вместо сухости статистики
Термин «эвристика» имеет греческое происхождение и означает «служащий для выяснения или открытия». Но как игнорирование информации помогает что-либо выяснить?
Всё просто, потому что всё сложно. Многие стоящие проблемы вычислительно очень сложны. По крайней мере, для человека и для компьютера на сегодняшний день. А раз многие стоящие проблемы вычислительно очень сложны, инженеры и исследователи искусственного интеллекта часто полагаются на эвристику, чтобы сделать компьютеры умными. Забавно, что в 1970-х годах термин «эвристика» изменил слоган с «делаю компьютеры умными» на «объясняю, почему люди тупые».
Но суть эвристики совсем не в глупости людской, скорее наоборот. По Саймону, люди полагаются на эвристику не только потому, что их когнитивные ограничения не позволяют им оптимизировать вычислительный процесс.
Люди также вооружаются эвристикой из-за условий задач, с которыми сталкиваются. Например, у шахмат всегда есть самое оптимальное решение, но ни один компьютер или разум, будь то Deep Blue или Каспаров, не может найти эту оптимальную последовательность ходов, потому что эту последовательность трудно обнаружить и проверить с помощью вычислений.
Эта задача не поддается вычислениям. Но задачки с подобными условиями ставятся перед нами каждый день.
Ах, если бы информация всегда была бесплатной, а люди обладали бы вечным временем… В таком случае, конечно же, больше информации и вычислений всегда было бы лучшим выбором. И можно было бы спокойно, не торопясь изучать всю многолетнюю и многомиллионную статистику, чтобы сделать вывод о том, например, что лучше всего приготовить сегодня на обед… Но пролетит много обедов, пока мы будем считать. Да, все мы прекрасно знаем, что реальность пугающе далека от воздушных замков бесконечностей и халяв.
Значит, нам нужно как-то пробивать кратчайший путь к оптимальному решению, в чем нам и помогает эвристика. Причем это не просто «костыли» в безнадежной ситуации. Эвристика действительно может привести к более точным выводам, чем стратегии, использующие огромные объемы информации и сложнейшие вычисления. Соотношение «точность — вычислительные затраты» работает далеко не всегда.
Зачем человеку тратить время и усилия на излишние вычисления, когда они зачастую оказываются избыточными и даже отвлекают от самой деятельности?
Задача людей и других животных — предсказать свой мир, несмотря на присущую ему неопределенность, и для этого им приходится упрощать. Да, упрощаем не только мы, ленивые люди, но и животные.
Эвристика. По-простому, по-народному
Необязательно иметь семь пядей во лбу и знать значение слова «эвристика», чтобы уметь прикидывать что-то в повседневной жизни: приблизительный размер, время, вес чего-либо.
Самки павлинов тоже «прикидывают», когда выбирают партнера. Конечно, они не делают сложных вычислений, чтобы выяснить, кто обладает наибольшей ожидаемой полезностью для продолжения рода. Они даже не рассматривают все доступные кандидатуры. Вместо этого самка рассматривает трех-четырех особей и выбирает самца с наибольшим количеством точек на перьях.
Многие из этих эволюционных правил удивительно просты и в то же время эффективны.
В биологии не существует проработанной теории эвристики, так что пример с павлином — это просто курьез. Однако теория эвристики существует вне биологии, и мы можем доставать оттуда разные «открывашки» для наших задач.
Открываем коробку с инструментами для принятия решений
Некоторые исследователи (например, Герд Гигеренцер) предполагают, что эвристики состоят из строительных блоков, из которых, как из деталей конструктора, можно моделировать всё новые эвристики.
Эвристический конструктор можно разделить на три вида. То есть мы неизбежно столкнемся с тремя блоками: правила поиска, правила остановки и правила принятия решений.
Логично, что искать и выбирать надо лучшее. Это утверждение можно назвать эвристикой лучшего выбора (take-the-best strategy). Но как расставить приоритеты?
Чтобы сделать вывод о том, какая из альтернатив имеет более высокую ценность, необходимо: перебирать подсказки в порядке их ценности; прекращать поиск, как только подсказка становится критической; выбирать ту альтернативу, которой эта подсказка благоприятствует.
Схема проста как раз, два, три. Искать, остановиться, выбрать. Однако она часто предсказывает точнее, чем нейронные сети и алгоритмы дерева решений. Методы мультирегрессии тоже порой курят в сторонке.
Начнем с правил поиска
Поиск подсказок и признаков логично проводить в порядке их значимости.
Это правило можно проиллюстрировать поведением оленей в период спаривания. Когда самец сталкивается с конкурентом, сначала он оценивает его рев. Если рев достаточно внушительный для того, чтобы испугаться за свою жизнь, — это уже валидный признак, и можно спасать свою шкуру. Если рев такой себе — то олень приближается, чтобы оценить физическую мощь противника. Если олень видит, что противник значительно крупнее и мускулистее, несмотря на слабый рев, то это значимая подсказка, и она означает: пора делать ноги. А вот если соперник не такой уж внушительный, то можно пойти на риск и вступить в поединок.
На самом деле олень, конечно, не думает об абстрактных значимостях подсказок, он просто руководствуется подсказками в порядке их доступности. В лесной среде, где зрение ограничено, первая подсказка — это, конечно же, звук, затем визуальные стимулы и только потом физический контакт.
Искать — это хорошо, но нужно уметь вовремя остановиться
Когда? Эвристика отвечает: останавливайтесь, как только найдены две подсказки, указывающие на один и тот же объект. Уже можно сделать вывод, что этот объект обладает наибольшей значимостью по искомому критерию.
Это правило остановки, называемое правилом подтверждения, хорошо работает в ситуациях, когда принимающий решение мало знает о достоверности подсказок, а затраты на получение новой подсказки довольно низкие.
Например, мы ищем в магазине вкусное яблоко, но не очень в них разбираемся. Мы ищем признаки, которые должны подсказать нам, что яблоко спелое и, следовательно, вкусное. Видим, что одно яблоко ярко-красное, потом замечаем, что оно крупное. Этого может быть достаточно, чтобы остановить поиск и выбрать это яблоко. Мы просто взяли два критерия, не имея понятия о том, какой в этом случае имеет больший вес.
Это правило удивительно устойчиво и нечувствительно к знаниям об упорядоченности подсказок. Есть экспериментальные доказательства того, что значительная часть людей полагается именно на правило остановки, когда проблема является для них новой.
Остановка нужна для дальнейшего принятия решения<>/h2>
Это самая трудная часть. Если упрощать, то зачастую жизненные решения связаны с выводом, что тот или иной объект обладает более высокой ценностью. Более высокая ценность подстегивает нас тратить какой-то из наших ресурсов в поиске какой-либо выгоды.
В реальности, конечно, не всё так просто и приходится изловчаться. Давайте посмотрим на некоторые выработанные трюки.
<1/N, или Эвристика равенства: когда альтернатив слишком много
Легко сказать, что нужно выбрать самый ценный вариант. А что делать, когда вариантов очень много и они имеют примерно одинаковую ценность? Или когда ценность вообще трудно определить?
Можно избежать метаний, распределив ресурсы поровну между каждым из альтернативных вариантов. Но если нет совершенно никакой информации об альтернативах, то лучше вовсе воздержаться от действия.
Такую эвристику рационально использовать, когда мы находимся в условиях высокой непредсказуемости, изученная выборка очень маленькая, а альтернатив очень много (число N устрашающе большое).
Эта тактика может быть удачным выбором, когда последствия выбора трудно предвидеть и когда теории предпочтений не работают.
Как известно, поведение рынка часто описывают как шторм. В условиях шторма последствия выбора трудно предвидеть. Тут-то мы и можем попробовать применить 1/N.
Однажды Гарри Марковиц получил Нобелевскую премию по экономике за нахождение оптимального инвестиционного решения — портфеля средней дисперсии (mean-variance portfolio). Но когда дело дошло до собственных пенсионных накоплений, он выбрал простую эвристику вместо своей оптимизационной стратегии. Он распределил свои деньги поровну между каждым из альтернативных вариантов N. Была ли его интуиция верна?
На примере семи инвестиционных задач было проведено исследование, в котором правило 1/N сравнивалось с 14 оптимизирующими моделями, включая портфель средней дисперсии.
Оптимизирующие стратегии используют огромное количество данных о прошлом, а вычисления делаются по временным окнам. Чтобы превзойти эталон 1/N, в среднем нужно вычислять как минимум 3000 месяцев для портфеля с 25 активами и около 6000 месяцев для портфеля с 50 активами.
Вы никуда не опаздываете?
Когда альтернатив немного (допустим, две) — попробуйте эвристику узнавания
Она гласит, что если распознается одна из двух альтернатив, то можно сделать вывод, что узнанная альтернатива имеет более высокую ценность по искомому критерию.
Допустим, вы хотите поставить на победу одного из двух теннисистов. Вы узнаёте имя одного из них — где-то его уже слышали. Ставьте на этого теннисиста, если вы больше чем наполовину уверены, что узнали именно эту альтернативу.
Если вы узнали оба варианта — прибегните к эвристике беглости
Если оба варианта распознаются, но один распознается быстрее, сделайте вывод, что он имеет более высокую ценность по искомому критерию.
То есть если вы узнали сразу двух игроков, то ставьте на того, кого узнали быстрее. Такая тактика может сработать, если вы больше чем наполовину уверены, что узнали именно эту альтернативу быстрее.
Здесь, как и в предыдущем случае, роль играет эффект «меньше — больше». Да, систематическое забывание может и вправду иногда оказаться полезным.
Но что делать, если критериев выбора очень много?
Надо анализировать много равнозначных критериев? Попробуйте эвристику подсчета
Подсчет — это ведение счета чего-либо, например количества слов в документе или очков в игре. Если критерии более-менее равноценны, каждый можно свести к одному условному очку, чтобы не заморачиваться с детальными подсчетами. Это и есть единично-весовая линейная модель: каждой единице присваивается одинаковый вес для упрощения.
То есть чтобы оценить критерии, не оценивайте вес каждого из них, а просто подсчитайте количество положительных сигналов.
Такая тактика позволяет предсказывать одинаково или в некоторых случаях даже точнее, чем с помощью множественной регрессии. Эта эвристика работает, когда ценность критериев варьируется незначительно и критериев не так уж много.
Например, мы выбираем свитер. Первый приятный на ощупь, красиво выглядит, его можно стирать в машинке. Второй свитер приятный на ощупь, красиво выглядит, но его нельзя стирать в машинке. Мы сводим каждый критерий к одинаковому весу и считаем очки: 3:2 в пользу первого свитера.
А теперь давайте сделаем физкультурную паузу и рассмотрим эвристики, которые мы применяем при ориентации в пространстве и в спорте.
Главным нашим помощником становится наш взгляд.
Эвристика взгляда
Когда мы двигаемся, мы решаем кучу задач по физике. И что мы знаем наверняка, так это то, что большинство спортсменов не решают дифференциальные уравнения, когда предсказывают траекторию мяча. На подсознательном уровне происходит нечто функционально эквивалентное математическим вычислениям, когда мы смотрим на мяч.
Эвристика взгляда состоит из трех строительных блоков. Она работает только тогда, когда мяч уже находится высоко в воздухе, но не работает, если мяч находится в начале своей траектории. То есть когда процесс уже окончательно запущен. Порядок действий такой:
1) зафиксировать взгляд на мяче;
2) начать бег;
3) отрегулировать скорость бега в зависимости от задачи:
— либо так, чтобы угол взгляда оставался постоянным;
— либо так, чтобы мяч поднимался с постоянной скоростью.
Игрок, который полагается на эвристику взгляда, может игнорировать все причинные переменные, необходимые для расчета траектории мяча: начальное расстояние, скорость, угол, сопротивление воздуха, скорость и направление ветра, вращение и т. д.
Обращая внимание только на одну переменную, игрок всё равно окажется там, где упадет мяч, не вычисляя точного места.
Ту же эвристику используют животные для ловли добычи. Летучие мыши, птицы и стрекозы поддерживают постоянный оптический угол между собой и добычей. Это же делают собаки при ловле фрисби.
Как выбрать подходящую эвристику?
Можно реагировать на новые задачи и меняющиеся условия окружающей среды с помощью адаптирования составных частей эвристики.
Понимание этого в основном бессознательного процесса далеко от полного. Память ограничивает набор эвристик и тем самым создает специфические когнитивные ниши для разных решений.
Поскольку эвристик много, вопрос заключается не в том, всегда ли нужно полагаться на ту или иную эвристику. Вопрос в том, используем ли мы ту или иную эвристику адаптивным образом. Благоприятные ли условия для ее применения? Или можно подыскать что-то получше?
Чтобы принять решение, нужно принять решение.
Эвристика эвристики
Эвристики тоже нужно тестировать, чтобы добиться адаптированного результата.
Проверка эвристики должна удовлетворять трем минимальным условиям.
1. Проверяйте в условиях конкуренции. Эвристики нужно проверять в сравнении, а не просто расчленять их по одной. Глупо заявлять об эффективности эвристики, протестировав лишь одну из возможных.
2. Тестируйте на индивидуальном уровне. Не нужно применять эвристику к среднестатистическому Пете. Применяйте модели для конкретных людей и конкретных задач. Зачастую средний показатель — это бессмысленная болванка.
3. Проверяйте, используется ли эвристика в благоприятных для нее условиях. Помните, что выбор наилучшей стратегии не является полезной эвристикой в любой ситуации. Ни одна стратегия не является лучшей — в противном случае разум напоминал бы механика с одним-единственным инструментом под рукой.
Не упускайте из виду тот факт, что благотворная степень упрощения повышает точность умозаключения.
Конечно, любая эвристика — это пари, своего рода ставка. У нее много общего с игрой в орла или решку. Именно поэтому эвристика не является по сути хорошей или плохой, точной или неточной, как люди иногда уверенно заявляют. Точность той или иной эвристической модели всегда зависит от структуры окружающей среды.
Поэтому главный вопрос, который стоит задать при выборе эвристики: в каких условиях та или иная модель будет успешной, а в каких — провальной? Понять, в чем преуспевает та или иная эвристика, часто легче, если сначала спросить себя, почему она может быть провальной.
Чтобы принять правильное решение, нужно не забывать о нашем внутреннем компасе, который может нам помочь, даже когда мы что-то забыли.
Казалось бы — что нам мешает мыслить рационально? Делать логичные выводы на основе входящей информации? Но рациональному мышлению препятствует огромное количество мыслительных стереотипов, получивших название ментальных искажений.
Речь идет о неизбежно возникающем различии между миром, который объективно существует, и нашем представлении о нем. Например, два современника, человека XXI века, один из которых является сторонником научного мировоззрения, а другой придерживается религиозной картины мира, вряд ли смогут прийти к согласию о том, какова окружающая реальность. Философы называют такой феномен психогностической проблемой. Это и есть сам вопрос о сложных взаимоотношениях реальности и тем, как мы ее психологически представляем.
В научный оборот термин «ментальные», или «когнитивые», искажения ввели два американских психолога — Даниэль Канеман и Амос Тверски. Тверски не дожил до высокого признания своих достижений, а Канеман стал лауреатом Нобелевской премии по экономике. Почему по экономике? Отдельной премии для психологов не существует, однако нередки случаи, когда престижной награды удостаиваются работы по анализу психологии экономического поведения. Канеман и Тверски пришли к выводу, что действия, скажем, игроков на бирже далеки от рациональности. Их выбор часто диктуется субъективными факторами вроде панических настроений и т. п. Действиями брокеров руководят не точный расчет, а разнообразные стереотипы в восприятии входящей информации.
Когнитивными искажениями называются систематические отклонения в поведении, восприятии и мышлении, обусловленные как сложившимися стереотипами, так и особенностями строения человеческого мозга.
«Некрасивая» Вселенная
Нельзя сказать, что проблема когнитивных искажений возникла недавно. Человечество столкнулось с ней на рубеже Средневековья и Нового времени. Весьма показательная история пересказана в учебнике знаменитого британского философа, математика и общественного деятеля Бертрана Рассела. Когда прогресс в обработке оптического стекла достиг такой стадии, что стало возможным создавать системы из более чем одной линзы, родился телескоп. Первопроходцем был Галилео Галилей, значительную роль в развитии нового научного инструмента сыграл также Иоганн Кеплер.
Взглянув на Юпитер в 1610 году, Галилей увидел, что у планеты есть четыре спутника. К тому моменту университетская наука в Европе существовала уже несколько сотен лет, но профессора даже слышать не хотели об астрономических открытиях. С их точки зрения, планет должно было существовать только семь, так как семь — правильное число. Орбиты, по которым вращаются планеты, эллиптические? И это невозможно. Круг — совершенная фигура, эллипс — нет.
Так столкнулись мировоззрения Средневековья и Нового времени. В Средние века считалось, что мироздание подчиняется понятным, завершенным и логичным законам, а к концу XVII века, в котором жил Галилей, в Европе многие уже осознавали, что поток новых знаний бесконечен и представления о мире будут постоянно меняться. Увы, и в наши дни сознание «средневекового» типа широко распространено. И дело не только и не столько в пережитках прежних времен, сколько в экономии энергии. Мозг, как известно, чрезвычайно энергозатратный орган, и излишняя его эксплуатация противоречит экологии. Нам энергетически выгоднее считать, что мир понятен и укладывается в набор стереотипов.
Обманутые ожидания
Один лишь список того, что принято называть когнитивными искажениями, столь велик, что занял бы объем статьи целиком. Поэтому ограничимся лишь несколькими примерами. В теории когнитивные искажения связаны с ложной атрибуцией (то есть приписыванием чему-то несуществующих качеств и свойств), с неправильной оценкой вероятностей и с ошибками памяти.
Одним из проявлений ошибочной оценки вероятностей следует считать так называемую ошибку игрока. Она заключается в том, что мы подчас склонны считать, будто предыдущие события имеют воздействие на вероятность последующих. Например, если при подбрасывании монеты несколько раз выпадает «решка», мы считаем, что вероятность выпадения «орла» с каждым разом возрастает. Но это не так. При каждом подбрасывании монеты вероятность выпадения орла или решки составляет по‑прежнему 1:2, а вероятность выпадения любой фиксированной комбинации из нескольких подбрасываний будет одинаковой. Из того, что нам не повезло несколько раз, вовсе не следует, что в следующий раз шанс повысился. Однако раз от раза мы продолжаем оценивать ситуацию именно с учетом такого рода стереотипов, поступая иррационально.
Отсюда же проистекает эффект нулевого риска. В нем человек предпочитает исключить из жизни какой-то небольшой риск, оставляя «за скобками» риск более серьезный. Пример — аэрофобия. Человек отказывается от полета на самолете, так как авиакатастрофы, являющиеся достаточно редким событием, подробно освещаются СМИ. Вместе с тем, никаких подобных эмоций не вызывает поездка на автомобиле, хотя ДТП со смертельным исходом происходят ежедневно.
Еще один пример когнитивного искажения — ятрофобия, боязнь врачей. Всем известно, что многие опасные заболевания важно диагностировать как можно раньше, чтобы оставался хороший шанс их излечить, но страх перед диагнозом, осмотром, процедурами заставляет людей оттягивать визит к доктору, что бы ни говорила на эту тему медицинская статистика.
Некоторые когнитивные искажения позволяют быстрее принимать решения в ситуациях, когда скорость принятия решения важнее его точности. И в этом их польза.
За нами наблюдают
Свой вклад в искажения может вносить психика как наблюдателя, так и наблюдаемого. Такие искажения носят название обсервативных. В историю вошел Хоторнский эффект. Он был выявлен в ходе длительных исследований, проводившихся в 1920—1930-х годах на заводе компании «Вестерн Электрик», где собирали электрические реле. Задачей исследования было изучение влияния разнообразных улучшений условий работы на производительность труда. Улучшения вводились постепенно, и параллельно отмечался рост производительности. Затем условия работы сознательно ухудшали, с тем чтобы понять, отсутствие какого фактора оказывает на результат наибольшее влияние. И тут обнаружилась удивительная вещь: и при ухудшившихся условиях труда производительность не падала! Оказалось, дело в том, что сотрудницы «Вестерн Электрик» знали, что за ними наблюдают и над ними проводится важный эксперимент. Ощущение причастности к важной деятельности придавало дополнительный стимул, который оказался сильнее ухудшающихся условий работы и в конечном счете исказил реальность.
Еще один похожий случай — известное явление плацебо. Одной группе больных дается эффективное лекарство, другая же группа получает имитацию. Проводящий эксперимент медик может совершенно объективно оценить лечебный эффект у пациентов, принимавших плацебо. Но этот эффект целиком и полностью порожден психикой больного. Это один из частных случаев искажения, которое имеет вполне ощутимые последствия для здоровья человека.
В чем-то похожее явление было показано в ходе испытаний с участием студентов американских университетов. Испытуемым, разделенным на пары, предлагалось решить некую задачу, причем некоторым участникам предварительно было сообщено, что напарники симпатизируют им и сами «напросились» в пару. В результате эксперимента стало понятно, что испытуемые, которым рассказали о симпатиях напарника, показали более результативную работу. Симпатия партнера, пусть даже не существующая в реальности, оказалась мощным стимулом.
Оправдание покупки
Когнитивные искажения столь глубоко проникли в психику, что мы зачастую не отдаем себе отчета в том, насколько мозг нас обманывает. Например, если мы купили новую машину, нам кажется, что машина той же марки и того же цвета слишком часто встречается нам на дорогах. Разумеется, никакого увеличения количества автомобилей, похожих на наш, не произошло. Мы просто начали обращать внимание на цвет и форму, которые ранее были нам малоинтересны. Для потребительского поведения характерно и еще одно известное искажение, которое иногда называют «покупательским стокгольмским синдромом». Сделав покупку, особенно дорогостоящую, мы склонны мысленно оправдать свой выбор, даже если приобретение оказалось неудачным.
Когнитивные искажения, позволяющие гораздо быстрее обрабатывать поступающую информацию (хотя при этом человек порой впадает в заблуждение), легко использовать для манипуляции сознанием. Например, известно, что мы склонны доверять (опять же с целью экономии ресурсов) первой информации, полученной о чем-либо. Например, если мы приходим на сайт, где обсуждается киноновинка, и первый отзыв в списке будет отрицательным, скорее всего, отрицательное мнение о фильме станет для нас доминирующим. Хотя вполне возможно, что большая часть отзывов — положительная.
Составители гороскопов и гадалки пользуются так называемым эффектом Барнума. Читая гороскопы, написанные «специально для нас», мы видим описания своей личности в общих фразах, применимых к большинству людей.
Относимый также к категории когнитивных искажений эффект Даннинга-Крюгера в наихудшей степени проявляет себя в сфере управления. Суть проблемы том, что люди, обладающие низкой квалификацией, не только склонны принимать ошибочные решения, но также неспособны осознать, что их решения ошибочны. Напротив, о своих способностях они имеют завышенное представление, в то время как те, кто обладает высокой квалификацией, зачастую страдают недостаточной уверенностью в собственных силах и знаниях. Иными словами, не слишком компетентный чиновник чаще всего будет отличаться высокой самооценкой и станет упорствовать в своих инициативах, даже если их неадекватность очевидна.
«Эффект ложного консенсуса» — еще один феномен психики, который вводит нас в заблуждение. Мы склонны проецировать свой собственный способ мышления на окружающих: нам кажется, что наш привычный образ рассуждений естественен для любого другого человека, особенно являющегося членом одного с нами социума. Однако реальных оснований считать именно так у нас нет. Это типичное когнитивное искажение, часто преподносящее неприятные сюрпризы.
Исследованию когнитивных и иных искажений, свойственных человеческому восприятию, посвящено много работ, в психологии это модная и популярная тема. С одной стороны, кажется, что когнитивные искажения мешают нам жить, искажают реальность, как искажали ее средневековые представления о том, будто мироздание обязательно должно подчиняться неким конечным законам красоты и гармонии. С другой же стороны, очевидно — все эти особенности человеческой психики являются своего рода эволюционным компромиссом, позволяющим жить в расширяющемся мире, но при этом экономить дефицитные ресурсы.
Статья «Искривленное зеркало» опубликована в журнале «Популярная механика» (№6, Июнь 2016).
По некоторым данным человеческий мозг — самый сложный объект во вселенной. В нем десятки миллиардов нейронов, он никогда не спит, обладает интеллектом, памятью и опытом. Но оказывается, несмотря на всю эту сложную организацию, его чертовски просто обмануть. Мы покажем вам несколько фокусов для мозга и объясним каждый из них с научной точки зрения.
Схвати купюру
Ничего сложного, банальный трюк. Возьмите купюру двумя пальцами за один конец, а приятель пусть поместит указательный и большой пальцы ниже в паре сантиметров от денег и будет готов схватить банкноту. Разожмите пальцы. Ни один человек не сможет зажать купюру между пальцами до того, как она упадет на пол. Имейте в виду, что вашему приятелю не разрешается двигать всей рукой, только пальцами.
Причина связана со скоростью обработки информации мозгом. Все, что вы видите, происходит в основном за одну-две десятых секунды до того, как оно регистрируется у вас в голове. Это время необходимо мозгу для сбора огромного количества информации, поступающей через глаза и другие органы чувств. Помимо того, что ваш приятель видит падение купюры, его мозгу также приходится давать указания мышцам пальцев. Наше серое вещество работает очень быстро, но иногда мы переоцениваем время реакции.
Мать Марии
Ответьте быстро на простейший вопрос: у Машиной мамы четверо детей: Апрель, Май, Июнь и ??? Если вы сказали «июль», то поздравляем — это неправильный ответ. Правильный — Маша. Наш мозг штука ленивая и постоянно ищет, где бы сэкономить энергию. Одно из любимейших его занятий — искать во всем шаблоны, бегло анализировать информацию не вдаваясь в детали. Несмотря на то, что ответ на самом деле содержится в первых двух словах загадки, ваш мозг автоматически переходит в «июль», потому что это логично и уж точно легче, чем искать заковыку.
Эта загадка раскрывает автоматические и системные мозговые процессы, для них используется что-то вроде ярлыков. Это позволяет экономить энергию на более важные с точки зрения мозга процессы: управление телом и поддержание жизни человека.
Библейский вопрос
Еще один простой вопрос. На этот раз будем проверять ваши библейские познания. Не волнуйтесь, даже если вы не ходите в церковь каждое воскресение, вы запросто ответите. Итак, по сколько животных каждого вида взял Моисей на свой ковчег?
Если вы, как и большинство, ответили «по два», не переживайте. Этот ответ неправильный, но это не значит, что вы глупы. Моисея на ковчеге вообще не было, а животных собирал Ной, но это уже не имеет значения. Мозг большинства людей невнимательно оценивает вопрос, заостряя внимание на словах «библейский», «ковчег» и «животные». Он ленится и не обращает внимания на «Моисея»: «А что, тоже библейское имя», — не вдаваясь в подробности быстро заключает он и спешит выдать известный с самого детства ответ.
Эффект Ганцфелда
Этот занятный феномен восприятия вызывается нахождением человека в однородном и бесструктурном зрительном и слуховом окружении. Эффект возникает, когда мозг использует белый шум, чтобы дополнить зрительную картинку ощущений при нехватке визуальной информации. Белый шум интерпретируется верхней зрительной корой головного мозга, что порождает настоящие галлюцинации. Об эффекте Ганцфельда известно еще с древних времен. Последователи Пифагора проводили долгие часы в темных пещерах, чтобы получить мудрость через видения, сегодня известные как «кино для заключенных».
Для этого опыта как правило используют специальные наушники и очки, но не отчаивайтесь, есть и более экономный вариант. Настройте радио на пустую волну, закрепите на глазах половинки от шарика для пинг-понга и лягте. Через пару минут начнется «кино».
Проприорецепция
Ставим перед собой приятеля, надеваем себе на глаза плотную повязку. Одной рукой начинаем поглаживать свой нос, другой рукой нос приятеля. Через несколько минут вы должны почувствовать, что ваш нос начал удлиняться.
Этот фокус, который еще называют «эффектом Пиноккио», объясняет то, как наш мозг ощущает положения частей тела относительно друг друга и в пространстве. Восприятие обеспечивается различными органами-проприорецепторами, в частности мышцами, информация с которых по быстропроводящим нервным волокнам в составе периферических нервов и задних столбов спинного мозга поступает к ядрам центральной нервной системы и далее через таламус в теменную долю головного мозга, где тут же формируется схема всего тела. Из-за ограничения зрительного контроля и разности в положении обеих рук во время проведения опыта мозг начинает сбоить, в результате обманывается сам и обманывает вас, предполагая, что ваш нос в самом деле вырос.
Конфликт между логикой и интуицией, которая ей часто противоречит, лежит в основе современной поведенческой экономики, его же используют многие политики и популисты, считает невролог Роберт Бертон. В своем эссе он объясняет, почему свыкнуться с мыслью, что возможности человеческого мозга ограниченны, непросто, но необходимо. Публикуем перевод.
Раздумывая об источнике тревожного неприятного чувства, которое сопровождало недавние выборы президента в США, я вспоминаю своего одноклассника-задиру. Симпатичный, нередко даже очаровательный, чрезвычайно спортивный, задира (назовем его Майк) частенько и обычно без очевидного повода бил, пинал и толкал ребят в классе. К счастью, мне он никогда не досаждал по неясным тогда причинам.
Переместимся на двадцать лет вперед. Девушка Майка, с которой они долго встречались, ушла от него к другому, и тогда он зарезал ее нового парня. Вскоре после того, как его обвинили в убийстве и посадили в тюрьму, я столкнулся на улице с его отцом, и он внезапно проговорился: «А ты знал, что Майк сильно страдал дислексией?»
Стоило ему это сказать, и я тут же вспомнил, как трудно Майку давалось чтение вслух на уроках. Когда он спотыкался на простых словах, другие дети ерзали на стульях, хихикали и закатывали глаза. В ответ он их изводил.
Я до сих пор чувствую, как сильно мои одноклассники боялись Майка, хотя меня и коробит от мысли, что из-за нашего общего неведения мы были отчасти виноваты в его срывах. Что, если бы мы поняли, что школьные результаты Майка объяснялись неврологическими проблемами, а не тупостью, ленью и другими дурными качествами, которые мы ему приписывали? Если бы мы приняли недуг Майка, это изменило бы его жизнь? А нашу?
После этой встречи я часто раздумывал, можно ли на примере поведения Майка лучше вникнуть в возможную связь между гневом, экстремизмом и полным пренебрежением фактами, которое сегодня так распространено.
Я не отрицаю очевидные психологические объяснения (например, идеологические взгляды или склонность человека отдавать предпочтение той информации, которая соответствует его точке зрения) и не предполагаю, что чье-то поведение можно свеcти к одному-единственному мотиву.
Но благодаря истории Майка можно взглянуть на этот вопрос по-новому, заметить некую первичную динамику. Что, если у всего нашего вида, у подавляющего большинства людей серьезные проблемы с математикой и наукой (по аналогии с дислексией Майка)?
Неважно, размышляем ли мы над плюсами и минусами изменения климата, ролью эволюции, преимуществами и недостатками вакцинации, онкоскрининга, правильного питания, генной инженерии, экономических моделях или о том, как улучшить местное дорожное движение — мы должны спокойно работать со статистическими и научными методами, сложными расчетами вероятности и соотношениями «риск — выгода», не говоря уже об интуитивном понимании разницы между фактом, теорией и мнением.
Даже моральные решения вроде классического «можно ли пожертвовать одной жизнью, чтобы спасти пять?» сводятся к расчетам относительной ценности жизни индивида против группы.
Если мы не можем справиться с интеллектуальной задачей, как мы должны на нее реагировать? Признаем ли мы нашу ограниченность и охотно ли согласимся, что у других могут быть более основательные знания и более интересные идеи?
Будут ли люди, которые не в ладах с цифрами, восхищенно благодарить тех, кто считает хорошо? Или осознание собственной некомпетентности вызовет защитную реакцию и приведет к отрицанию идей, к которым невозможно прийти с помощью одной интуиции?
Представьте, что вы идете к терапевту на обычный плановый осмотр. После проведения ряда тестов он говорит вам, что один из ваших анализов крови — на смертельную неврологическую болезнь, которая сначала протекает бессимптомно — положительный.
Затем доктор объясняет, что у всех носителей заболевания анализ положительный (то есть нет ложноотрицательных результатов), но в то же время доля ложноположительных результатов (положительный результат анализа у здоровых людей) составляет 5%. После этого он хлопает вас по плечу и говорит: «Я бы на вашем месте не переживал. Это редкое заболевание, оно встречается у одного из тысячи».
Прежде чем мы продолжим, прислушайтесь: что вам подсказывает интуиция? Насколько высок риск того, что вы больны? А теперь уделите этому минутку и рассчитайте реальную вероятность.
Когда в 2013 году этот вопрос задали группе из 61 человека (туда вошли студенты, преподаватели и врачебный персонал Гарвардской медицинской школы), чаще всего респонденты отвечали, что больны с вероятностью 95%. Меньше четверти опрошенных дали правильный ответ — около 2%.
Тем читателям, которые сразу же ответили правильно, стоит подумать над следующим вопросом: показался ли вам результат в 2% интуитивно верным — или тот факт, что ваш анализ положительный, заставил вас переоценить вероятность болезни? А тем, кто не получил правильного ответа, стоит понаблюдать за своей реакцией на следующие объяснения.
Чтобы получить статистически верный уровень ложноположительных результатов по какому-то заболеванию, необходимо протестировать большое количество людей, которые им не больны. Если вы тестируете тысячу человек, то уровень ложноположительных результатов в 5% значит, что у 50 из них результат анализа положительный.
Если заболевание встречается у одного из тысячи (это уровень распространения), значит, только у одного человека из тысячи анализ действительно положительный. Следовательно, положительные результаты получит 51 человек из тысячи, из них у 50 будет ложноположительный результат, и только один человек будет действительно болен.
Итого уровень вероятности — примерно 2% (1/51 = 1,96). Такое объяснение верно, но кажется ли оно таковым?
Если учесть, что респонденты — представители Гарварда, люди, которые, скорее всего, с детства получали хорошее образование и ощущали поддержку семьи и коллег, то их провал теста на расчет вероятности ставит под сомнение традиционные объяснения вроде того, что американцы не сильны в математике и науке в целом.
Если представители образовательной элиты не смогли справиться лучше (75% попались на так называемую ошибку базового процента), то чего же ожидать от остальных? По иронии судьбы, вышеописанное исследование проводилось с целью выяснить, улучшили ли студенты свой результат по сравнению с 1978 годом (тогда также проходил подобный опрос) благодаря развитию научного образования за последние десятилетия. Не улучшили.
Возможно, самой известной иллюстрацией связи низких результатов в интеллектуальных испытаниях и искаженного восприятия является исследование «Unskilled and Unaware of It» («Неквалифицированный и не ведающий об этом»), проведенное в 1999 году психологами Джастином Крюгером и Дэвидом Даннингом в Корнеллском Университете Нью-Йорка.
Исследователи предложили группе студентов тест, в ходе которого нужно было дать оценку собственному логическому мышлению. В среднем участники ставили себя на отметку 66 по шкале от 1 до 100, что доказывает, что мы в большинстве своем переоцениваем свои навыки (так называемый эффект «выше среднего»).
При этом те, кто по объективным измерениям попал в нижние 25%, неизменно переоценивали свои способности сильнее всех, а те, кто попал в нижние 12%, верили, что наберут 68 баллов из сотни.
Даннинг и Крюгер пришли к следующему выводу: «Люди, которым не хватает знаний или мудрости, чтобы показывать хорошие результаты, часто не понимают этого. Таким образом, та же самая некомпетентность, которая подталкивает их к неправильному выбору, лишает их и здравого смысла, необходимого для признания реальных способностей, своих и чужих».
Если рассматривать результаты студентов Корнелла в национальной перспективе, нельзя забывать о том, что в новой версии SAT (теста, который сдают для поступления в колледжи США) максимальный результат — это 1600 баллов за две части, а средний результат для поступления в Корнелл — 1480.
25% поступивших с худшими результатами набрали 1390 баллов и меньше. В то же время средний балл по стране составляет 1010, при этом более 90% сдающих имеют результаты хуже, чем первокурсники Корнелла, попавшие в нижние 25% списка. (И еще плохие новости: по данным Национальной оценки качества образования в 2016 году, только четверть старшеклассников имеют балл по математике выше среднего. Результаты старших классов по научным дисциплинам также приводят в уныние: тут за последние семь лет нет никаких улучшений.)
Хотелось бы верить, что причины этой депрессивной статистики — низкая зарплата в школах, отсутствие вдохновения у учителей, нехватка культурных стимулов и многолетняя атмосфера антиинтеллектуальности в стране.
Есть искушение назвать эффект «выше среднего» отражением особенностей личности, от высокомерия и нечувствительности к способностям других до глубокого нарциссизма, который не позволяет видеть достоинства окружающих. (Когда Трампа упрекнули в том, что он не очень хорошо разбирается во внешней политике, он ответил: «Я знаю об «Исламском государстве» больше, чем генералы, поверьте мне»).
Тем не менее одной психологией невозможно объяснить, почему эффект Даннинга — Крюгера неоднократно демонстрировался в самых разных образовательных и культурных направлениях и по отношению к различным познавательным навыкам.
Существует другой неуспокаивающий вариант: искаженное мышление и необъективная самооценка, проистекающие из нейробиологии, делают нас глухими к реальным доказательствам и доводам.
Можно попробовать представить мысль как строгий ментальный расчет, а также сопутствующее внутреннее чувство правильности этого расчета. Эти два процесса возникают благодаря пересекающимся, но самостоятельным механизмам и нейронным проводящим путям, поэтому они способны создавать различные нестыковки, варианты, которые могут даже противоречить друг другу.
Яркий пример — это феномен когнитивного диссонанса, когда так называемое рациональное мышление и убедительные научные доказательства оказываются слабее ощущения, что правильно противоположное мнение. Так происходит и в случае с гарвардским тестом: я могу легко вычислить вероятность неврологического заболевания в 2%, но не могу избавиться от внутреннего чувства, что на самом деле она гораздо выше.
Это расхождение проявляется даже на самом базовом уровне. В начальной школе мы учим, что вероятность того, что монетка упадет орлом или решкой вверх, составляет 50%. Несмотря на то что этот факт всем известен, ему противоречит подсознание, которое опирается на паттерны.
Если вы видите, что орел выпал двадцать раз подряд, умом вы понимаете, что вероятность орла или решки при следующем броске не зависит от предыдущих попыток, но подсознательно выделяете последовательность, которая противоречит исключительной случайности.
Под влиянием других подсознательных явлений, таких как врожденный оптимизм или пессимизм, некоторые из нас чувствуют, что череда, скорее всего, продлится (заблуждение «полосы удач»), в то время как другие считают, что вероятность выпадения решки увеличивается («ошибка игрока»).
Этот конфликт между логикой и противоречащей ей интуицией — во многом основа современной поведенческой экономики — очевиден, например, когда наблюдаешь за людьми, которые спешат к игорному столу, чтобы сразиться со счастливчиком, выигравшим несколько раз подряд, или во время игры в блэкджек увеличивают ставки после «полосы неудач».
Короче говоря, наше внутреннее ощущение мира может сильнейшим образом влиять на наше восприятие простейших расчетов вероятности.
Представьте мозг, в котором чувство, что человек что-то знает, никак не связано с центрами логического мышления, но зациклено на определенной идее. Неважно, какие аргументы или цепочки рассуждений доказывают, что эта идея неверна, — мозг будет по-прежнему поддерживать чувство правоты.
Мы все знакомы с таким поведением в крайней его форме — это несгибаемые всезнайки с абсолютным иммунитетом к идеям, с которыми они не согласны. Мы должны хотя бы допустить вероятность, что поведение таких всезнаек объясняется проблемой в нейронной сети, так же как и дислексия.
Я не большой поклонник того, чтобы объяснять нюансы человеческого поведения с помощью эволюционной психологии. Но тем не менее сегодняшние требования к математическим и научным познаниям людей сильно отличаются от тех, что были раньше, когда выживание зависело от быстрых расчетов (например, как лучше избежать встречи со львом: забраться на дерево или притвориться мертвым?).
Никто не применял теорию игр, чтобы выработать лучшие политические стратегии на Ближнем Востоке, никто не проводил сложных вычислений соотношения «риск - выгода», чтобы решить, стоит ли экспериментировать с генно-модифицированными сельхозкультурами, никто не использовал стандартное отклонение, чтобы определить, нормальны или ненормальны лабораторные показатели. Большинству из нас сложно запрограммировать видеомагнитофон.
Даже когда мы умеем пользоваться новыми методами, часто на уровне интуиции мы не понимаем, что делаем. Многие из нас (включая меня) могут решить уравнение F=ma (второй закон Ньютона), даже не осознавая, что оно значит. Я могу починить сломанный компьютер, но понятия не имею, что конкретно я делаю.
Чтобы почувствовать, как далеко мы ушли от времен, когда все было гораздо проще, подумайте о старой как мир концепции коллективного разума. В 1906 году на ярмарке в Англии 800 человек попросили на глаз оценить вес быка.
Хотя оценки сильно разнились, статист Фрэнсис Гэлтон высчитал, что среднее арифметическое всех ответов отличалось от реальной массы животного не более чем на 1%. Поскольку в толпе были представители самых разных профессий, от фермеров и мясников до людей, далеких от животноводства, Гэлтон решил, что его выводы доказывают ценность демократии. Без опоры на какую-либо экспертизу коллективный разум дал более близкий к верному ответ, чем лучшие оценщики по одиночке.
Можем ли мы по-прежнему опираться на коллективный разум, фактор, лежащий в основе нашей веры в демократию?
Сложно спокойно смотреть на образованных родителей, которые отказываются делать прививки своим детям, предпочитая аргументы бывшей модели Playboy доводам признанных ученых.
Сегодня 42% американцев (27% выпускников колледжей) верят, что Бог создал людей за последние десять тысяч лет. Демография США меняется, и стоит задать себе вопрос: сможете ли вы в будущем доверять коллективному разуму выбор школьного учебного плана и политики в отношении прививок?
Я был бы счастлив, если бы усовершенствованная система образования вкупе с культурой, где больше внимания уделяется математике и науке, смогла бы восполнить эти пробелы.
И тут есть кое-какие хорошие новости. Пусть, несмотря на рост образовательных возможностей, научные и математические успехи в старшей школе остановились, среди учеников помладше немного сократились расовые и гендерные разрывы в уровне успеваемости.
Но многочисленные доказательства предполагают, что существует функциональное ограничение нашей способности интуитивно воспринимать современную математику и науку. Возможно, французский писатель XIX века Александр Дюма — сын выразил это лучше всех: «Меня огорчает мысль, что для гения существуют границы, а для глупости — нет».
Замените «глупость» на «ограниченность познания», и, как бы то ни было, у вас появится луч надежды. На ум приходит личный пример. Из-за значительных проблем с визуально-пространственным восприятием я не могу вызывать четкие картинки у себя в памяти, у меня большая проблема с запоминанием лиц и чтением карт, мне сложно сознательно воспроизвести в голове что-то увиденное ранее.
Несмотря на пристальное внимание со стороны терпеливых и понимающих учителей, я никогда не мог увидеть перспективу или визуализировать геометрию или тригонометрию. Для меня «вызвать в памяти какую-то картину» — такое же непонятное действие, как для человека с дислексией «читать, не прилагая усилий».
Я не стыжусь этого, но назовите меня глупым, ленивым, некомпетентным, жалким идиотом, и я найду способ заставить вас взять свои слова обратно.
Хотя тех, кого сильнее всего затронул эффект «выше среднего», сложнее всего убедить. В конце концов, гораздо лучше воспринимать наши недостатки как неотъемлемую часть человеческой сущности, чем притворяться, что их не существует или что их можно восполнить с помощью более убедительных аргументов, более упорных стараний или больших объемов информации.
Огромным шагом вперед будет признание того, что эти ограничения относятся ко всем. В мае 2016 года, комментируя популярность Трампа, Даннинг написал: «Ключевой урок концепции Даннинга — Крюгера состоит в том, что она так или иначе относится ко всем. Каждый из нас на каком-либо этапе достигает границы своего экспертного потенциала и знаний. Эти ограничения делают неправомерность суждений, которые лежат вне этих границ, незаметной для нас».
Неважно, случайно или с макиавеллианским умыслом, но в декабре 2016 года Трамп идеально точно выразил то, что охотно признают лишь немногие: «Думаю, компьютеры сильно усложнили жизнь. В эпоху компьютеров никто не знает толком, что происходит».
В последние годы главные споры в науке познания ведутся вокруг того, можно ли по-прежнему считать, что «обвинять» или «восхвалять» кого-то — это что-то значит, если свободная воля — это иллюзия.
Не брать на себя ответственность за свои действия — это прямая дорога к общественным беспорядкам; в то же время у излишне ответственного человека появляется чувство вины даже за те обстоятельства, которые очевидно ему неподвластны.
Мы судим подростков не так, как взрослых, потому что понимаем, что они хуже контролируют свои импульсы из-за гормонального всплеска и недостаточно развитой лобной доли мозга. Мы проявляем больше терпимости в отношении пожилых людей, если подозреваем у них слабоумие. Мы меньше виним убийцу, у которого обнаруживается опухоль мозга в области, которая отвечает за гнев и агрессию.
Не обладая твердым пониманием современной науки, в особенности когнитивистики, мы опираемся исключительно на интуицию — вряд ли это оптимальный подход там, где дело касается честности и справедливости.
Время задаться вопросом: не привели ли политическая фрустрация, гнев и неприятие противоречивых идей к тому, что человек разучился чувствовать, как работает реальный мир?
Лучшая защита от неуправляемых воинствующих режимов — это не выдать больше фактов или аргументов и не безжалостно разгромить противоположное мнение, а честно признать, что существуют границы как наших знаний, так и нашей оценки этих знаний.
Если бы молодежь учили не так категорично судить мысли других, они, возможно, относились бы с большей толерантностью и сочувствием к точкам зрения, которые отличны от их взглядов. Чтобы мир стал добрее, нужна новая форма общественной мудрости.
Несколько лет назад, на пятидесятой встрече выпускников, я увидел Майка. Он стоял в одиночестве в углу банкетного зала, наблюдая за бывшими одноклассниками. Заметив меня, он подошел. «Отец говорит, что ты невролог, — начал он. — Может, ты уже тогда подозревал».
Пожав мою руку, он продолжил: «Спасибо, что не смеялся надо мной». Пока я раздумывал, было ли это причиной, почему он никогда меня не обижал, Майк отвел взгляд и сказал, не обращаясь ни к кому конкретно (а возможно, ко всем сразу): «Может, если бы я только знал…».
Древние философы-стоики, такие как Маркус Аврелий, Сенека и Эпиктет, регулярно выполняли упражнение, известное как premeditatio malorum, что переводится как «предопределённость плохого».
Цель этого упражнения состояла в том, чтобы представить себе негативные вещи, которые могут произойти в жизни. Например, стоики могли бы представить себе, каково это — потерять работу и стать бездомными или пострадать от травмы, быть парализованными, испортить свою репутацию, потерять статус в обществе.
Философы полагали, что, представив худший вариант развития событий заранее, они могут преодолеть свои опасения относительно негативного опыта и разработать более эффективные планы по их предотвращению. Хотя большинство людей были сосредоточены на том, как добиться успеха, стоики думали ещё и о том, как им удастся справиться с неудачей. Как сложатся события, если завтра все пойдёт не так? И как мы должны подготовиться к этому сегодня?
Такой способ мышления называется инверсией. Когда я впервые узнал о нём, я не понимал, насколько он может быть могущественным. По мере того, как я изучал его всё больше, я начал осознавать, что инверсия — редкий и полезный навык, который используют почти все великие мыслители для достижения своих целей (инверсия отличается от работы в обратном направлении или «начинания с конца». Эти стратегии преследуют одну и ту же цель, но подходят к её решению по-разному. Между тем, инверсия просит вас рассмотреть противоположность желаемого вами результата — прим.автора).
Как великие мыслители меняют статус-кво
В своей карьере немецкий математик Карл Якоби внёс важнейший вклад в развитие различных научных областей. В частности, он был известен своей способностью решать сложные проблемы, следуя стратегии muss immer umkehren или, в свободном переводе, «инвертировать, всегда инвертировать» (разнообразные математические учебники утверждают, что «инвертировать, всегда инвертировать» была одной из любимых фраз Якоби).
Якоби считал, что один из лучших способов прояснить ваше мышление состоит в том, чтобы решать математические задачи, представляя их в обратной форме. Он записывал противоположность задачи, которую пытался решить, и обнаружил, что решение часто приходит к нему легче.
Инверсия заставляет вас рассматривать аспекты ситуации, которые часто скрыты от ваших глаз. Что, если бы все было наоборот? Что, если я сосредоточусь на другой стороне этой ситуации? Вместо того, чтобы спрашивать, как что-то делать, спросите, как этого не делать.
Как пишет Джош Кауфман, «изучая противоположное тому, над чем вы работаете, вы можете определить важные элементы, которые не сразу очевидны».
Великие мыслители, знатоки и новаторы думают как вперёд, так и в обратном направлении. Они рассматривают противоположную сторону вещей.
Искусство предлагает нам хороший пример.
Инверсия часто лежит в основе большого искусства. В любой момент существует статус-кво в обществе, а артисты и новаторы, которые выделяются, часто являются теми, кто убедительно опрокидывает его.
Великое искусство меняет устоявшиеся правила. Это инверсия того, что было раньше. В некотором роде, секрет нетрадиционного мышления — это просто изменение статус-кво.
Успех переоценён. Стремитесь избегать ошибок
Этот тип обратной логики может быть распространён на многие сферы жизни. Например, амбициозная молодёжь часто фокусируется на том, как добиться успеха. Но миллиардер-инвестор Чарли Мунгер считает, что вместо этого стоит сосредоточиться на обратной стороне.
«Чего надо избегать?» — вопрошает он — «Ответ прост: лени и необязательности. Если вы необязательны, не имеет значения, каковы ваши достоинства. Вы сразу же потерпите поражение. Добросовестное выполнение своих задач должно быть автоматической частью вашего поведения».
Избегание ошибок — недооценённый способ прийти к успеху. На большинстве рабочих мест вы можете добиться определённой степени успеха, просто проявляя активность и обязательность — даже если не особенно умны, быстры и талантливы в данной области. Иногда более важно изучить почему люди терпят неудачу в жизни, чем то, почему они преуспевают.
Преимущества мыслить как вперёд, так и назад
Инверсия может быть особенно полезна на рабочем месте.
Руководители могут спросить себя: «Что каждый день делает плохой менеджер?». Тем, кто стремиться управлять хорошо, вероятно, стоит избегать этих вещей.
Аналогичным образом, если инновации являются основной частью вашей бизнес-модели, вы можете спросить: «Как мы могли бы сделать эту компанию менее инновационной?». Устранение этих барьеров и препятствий может помочь творческим идеям возникнуть быстрее.
Каждый отдел маркетинга хочет привлекать новый бизнес, однако полезно спросить: «Что может оттолкнуть наших основных клиентов?». Новая точка зрения может раскрыть удивительные идеи.
Методом определения того, что не работает, можно осознать то, что, наоборот, эффективно. Каких ошибок и недочётов вы хотите избежать? Инверсия — это не поиск хорошего совета, а поиск анти-совета. Она показывает, чего нужно избегать, и чего нам не хватает.
Вот ещё несколько способов использования инверсии в работе и жизни.
Управление проектом
Один из моих любимых методов применения инверсии называется Failure Premortem. Это похоже на преднамеренность зла для современного бизнеса.
Он работает следующим образом:
Представьте себе самую важную цель или проект, над которыми вы сейчас работаете. Теперь мысленно переместитесь на шесть месяцев вперёд и предположите, что проект провалился или цели достигнуть не удалось.
Подумайте, как это произошло. Что пошло не так? Какие ошибки вы совершили? Почему всё окончилось провалом?
Это упражнение в организациях иногда называют «убей компанию», потому что цель состоит в том, чтобы понять пути, идя по которым компания может потерпеть неудачу. Подобно предопределённости плохого, идея состоит в том, чтобы определить проблемы и моменты неудач, чтобы затем разработать план, дабы избежать их.
Продуктивность
Большинство людей хотят успевать большее за меньшее время. Применив инверсию к продуктивности, вы можете задаться вопросом: «Что, если бы я хотел быть менее сосредоточенным на работе? Как я могу отвлекаться?». Ответ на этот вопрос может помочь вам обнаружить те моменты, которые стоит устранить, чтобы освободить больше времени и энергии каждый день.
Эта стратегия не только эффективна, но часто более безопасна, чем прямое стремление к успеху. Например, некоторые люди употребляют наркотики или психотропные вещества, чтобы увеличить свою продуктивность. Эти методы могут помочь, но вы также рискуете получить негативные побочные эффекты.
Между тем, оставление вашего телефона в другой комнате, блокировка сайтов и социальных сетей, отказ от телевидения, навряд ли нанесут какой-то вред. Обе стратегии имеют дело с одной и той же проблемой, но инверсия позволяет вам рассмотреть её под другим углом и с меньшим риском.
Это понимание раскрывает более общий принцип: слепая попытка достичь успеха может иметь негативные последствия, но предотвращение неудачи обычно несёт очень небольшой риск.
Разгрузка
Мари Кондо, автор «Магия порядка, которая волшебным образом меняет жизнь» («The Life-Changing Magic of Tidying Up»), использует инверсию, чтобы помочь людям разгрузиться. Её знаменитый тезис: «Мы должны выбирать то, что хотим сохранить, а не то, от чего хотим избавиться».
Другими словами, по умолчанию следует отказываться от того, что не «зажигает радость» в вашей жизни. Этот сдвиг в мышлении инвертирует разгрузку, сосредоточившись на том, что вы хотите сохранить, а не на том, что желаете отбросить.
Отношения
Какое поведение может разрушить брак? Нехватка доверия. Неуважение другого человека. Подавление индивидуальности вашего партнёра. Трата всего своего времени на детей, а не развитие совместных отношений. Отсутствие совместного обсуждения финансов и расходов. Инвертирование взгляда на хороший брак может показать вам, как избежать плохого.
Личные финансы
Каждый хочет заработать больше денег. Но что, если мы инвертируем вопрос? Как можно разрушить ваше финансовое благополучие?
Тратить больше, чем вы зарабатываете, — это проверенный путь к финансовым неудачам. Неважно, сколько у вас денег, математику не обманешь. Аналогично, рост задолженности — чрезвычайная ситуация, которую надо разрешить как можно быстрее. И постепенно неконтролируемые покупки, привычки к расходам могут привести к финансовым проблемам.
Прежде чем вы станете слишком сильно беспокоиться о том, как заработать больше денег, убедитесь, что вы научились их не терять. Если вам удастся избежать этих проблем, вы намного опередите других и избежите боли и мучений на этом пути.
Рассматривая противоположное
Инверсия противоречит интуиции. Трата времени на размышления о противоположности того, что вы хотите, неочевидна.
И все же инверсия является ключевым инструментом многих великих мыслителей. Стоики-практики визуализируют негативные последствия. Артисты-новаторы инвертируют статус-кво. Эффективные руководители избегают ошибок, которые препятствуют успеху, так же, как и изучают навыки, которые ускоряют его достижение.
Инверсия может быть особенно полезной для изменения собственных убеждений. Это заставляет вас относиться к вашим решениям как к суду. В суде присяжные должны прислушаться к обеим сторонам спора, прежде чем принять решение. Инверсия помогает вам сделать нечто подобное. Что, если доказательства опровергнут то, во что вы верите? Что, если вы попытаетесь уничтожить взгляды, которые лелеете? Инверсия не позволяет вам принять решение после первого заключения. Это способ противостоять гравитационному притяжению смещения подтверждения.
Инверсия — необходимое умение вести логичную и рациональную жизнь. Это позволяет вам выйти за рамки обычных моделей мышления и увидеть ситуации под другим углом. С какой бы проблемой вы ни сталкивались, всегда рассмотрите противоположную сторону вещей.
Мы часто переоцениваем возможности собственного мышления – уверенно отвечаем на вопросы, ответы на которые на самом деле не знаем, и не обращаем внимания на ту информацию, которая могла бы подсказать верное решение.
Мы часто переоцениваем возможности собственного мышления – уверенно отвечаем на вопросы, ответы на которые на самом деле не знаем, и не обращаем внимания на ту информацию, которая могла бы подсказать верное решение.
Попробуйте решить следующую задачу. Только не заглядывайте вперёд и сосредоточьтесь на условиях:
Джек смотрит на Анну, но Анна смотрит на Джорджа. Джек женат, а Джордж нет. Смотрит ли человек, связанный узами брака, на человека, таковыми не связанного?
Варианты ответа: 1) Да; 2) Нет; 3) Невозможно определить.
Этот пример часто встречается в текстах о рациональности и свидетельствует о том, что большинство из нас является когнитивными скрягами. В самой задаче, казалось бы, нет ничего сложного, но около 80% людей дают на неё неправильный ответ. Мы не знаем, состоит ли Анна в браке. Следовательно, ответить на вопрос нельзя — именно так строят своё рассуждение те, кто выбирает третий вариант.
Этот ответ кажется разумным, но он неверен. Самонадеянностью здесь вроде бы и не пахнет: мы отказываемся дать ответ, потому что он не выводится напрямую из условий задачи. Но дело в том, что большинство из нас просто отказывается обдумывать другие возможные варианты.
Пример, придуманный Витгенштейном, который демонстрирует, что мы способны воспринимать только один аспект ситуации: утку или кролика, но не то и другое одновременно.
Хоть мы ничего и не знаем про Анну, но можем делать предположения. Если она состоит в браке, то первый вариант ответа будет верен (замужняя Анна смотрит на неженатого Джорджа). Если же она не состоит в нём, то опять-таки верен первый вариант, а не третий (женатый Джек смотрит на незамужнюю Анну).
Следовательно,при любых условиях верен первый вариант ответа. Интеллектуальная скромность оказывается интеллектуальной скупостью — мы выбираем самое простое решение, потому что автоматически стремимся к экономии умственных ресурсов.
Феномен «когнитивного скряги» (англ. cognitive miser) хорошо изучен в когнитивной и поведенческой психологии. Впервые это понятие использовали американские психологи Сьюзен Фиске и Шелли Тейлор в книге 1984 года «Социальное познание». Так они описывали стратегию познания и поведения, которая заключается в сведении нового знания к уже имеющемуся.
В дальнейшем такие ошибки рассматривались как сбои в обработке доступной информации, или ошибки эвристики. Исследования эвристик в своё время прославили Даниела Канемана, который позднее получил за ряд своих открытий Нобелевскую премию. Одна из распространённых эвристик — это эвристика узнавания.
Если человека спросят, какой из двух городов больше, он назовёт тот, который ему известен — если он знает, что этот город большой. Если же он знает, что этот город маленький, то выберет незнакомый город. В принятии решений мы опираемся на ту информацию, которая у нас уже есть. И в большинстве случаев это работает хорошо. Но зачастую эта стратегия мешает принять во внимание дополнительные сведения, которые нам открывает ситуация. Это приводит к ошибкам, которые случаются в нашей жизни повсеместно — и их последствия могут быть куда более серьёзными, чем уязвлённое самолюбие и неправильный ответ в задаче про условных женатых и неженатых людей.
Выпасть из заданной схемы мышления — то, чего не хватает когнитивному скряге.
Когнитивный скряга стремится тратить как можно меньше времени и энергии на размышления. Он обычно не готов рассматривать ситуацию с разных точек зрения. Поясним: когнитивный скряга — это не условная фигура, не какой-то отдельный тип характера и не специфический способ мышления. Это характеристика, которая в какой-то степени присуща всем людям. Со скупостью относиться к своим интеллектуальным ресурсам — это стратегия, которую заложила в нас эволюция. Индивидуальные различия здесь не имеют большого значения.
Психологи обычно выделяют два типа мышления: быстрое и медленное. Первое действует автоматически, не требует больших затрат энергии и включается мгновенно. Медленное мышление включается при решении определённых задач и проблем, требует концентрации внимания и отнимает много сил.
В задаче про Анну, Джорджа и Джека быстрые и эмоциональные реакции, которые относятся к первому типу, ничем нам не помогут. Но и медленное мышление, как мы видим, здесь часто даёт сбой. Поэтому в рамках «медленного» типа мышления полезно будет выделить его алгоритмический и рефлективный уровень.
Алгоритмическое мышление, как и следует из названия, действует по заранее известным алгоритмам — это своеобразная подстановка формул, которой легко можно научиться. Оно также помогает нам делить каждую задачу на несколько элементов и последовательно переходить от одной её части к другой.
Рефлективное мышление требует ещё больших затрат энергии, поскольку помогает не только решить задачу, но и осмыслить её с разных сторон — повертеть в руках и приглядеться к тому, как она устроена. Рефлективное мышление ставит под вопрос те условия, которые даются нам как сами собой разумеющиеся. В повседневной жизни мы это делаем очень редко.
Нам часто удаётся успешно найти решение какой-либо проблемы, но по-новому определить эту проблему получается далеко не всегда. Чтобы лучше понять, о чём идёт речь, подумайте над ещё одной задачей (она основана на исследованиях профессора медицины Питера Убеля). 200 детей, разделенных на группы А и Б, находятся в ожидании операции по пересадке печени. У вас есть только 100 органов для трансплантации. Как вы их распределите? Можно отдать 50 органов в группу А, а оставшуюся половину — в группу Б, и это будет вполне справедливо. Но что если деление на группы будет осуществляться в соответствии с прогнозом заболевания?
Скажем, в первую группу входят 100 детей с 80-процентной вероятностью выздоровления, а во второй эта вероятность составляет только 20%. В эксперименте Убеля более трети участников и в этом случае распределили органы поровну между группами, мотивируя это тем, что «надежду нужно дать даже тому, у кого почти нет шансов». Если же детей не делили на группы, участники спокойно распределяли органы в соответствии с вероятностью выживания. Стоило только избавиться от слова «группа», изменив формулировку задания, как её решение принципиально изменилось.
Определить ситуацию — значит определить и возможный спектр решений в ней.
Когда дети были поделены на группы, участники эксперимента действовали нерационально, руководствуясь абстрактными понятиями о справедливости. Ошибка возникала именно из-за когнитивной скупости: если как следует задуматься об условиях задачи, становится понятно, что распределение 50/50 невозможно оправдать какими-либо разумными доводами.
Но когнитивный скряга не задумывается об условиях. Он действует — иногда очень изобретательно — в тех условиях, которые перед ним поставлены самой ситуацией. Ничего страшного в этом нет, когда это происходит в мысленных экспериментах. Но представьте себе, что и в медицинской практике будут действовать тем же образом (а схожие, хоть и не столь явные случаи действительно происходят повсеместно).
Когнитивные скряги позволяют структуре окружающего мира управлять своими мыслями. Когнитивные скряги соглашаются с любым способом отображения проблемы и исходят из заданной точки, никогда не задумываясь о том, что, будь вопрос преподнесён по-другому, они сделали бы иные выводы.
Кейт Станович (профессор кафедры человеческого развития и поведенческой психологии университета Торонто) в своей книге «Рациональное мышление», убедительно показывает, что интеллект и рациональность — это далеко не одно и тоже. Люди со степенью кандидата наук и показателем IQ выше 120 могут быть такими же когнитивными скрягами, как и самые последние двоечники.
Хорошо освоить алгоритмы решения задач — ещё не значит стать рациональным. Нужно уметь ставить заданные условия под сомнения, иначе они будут управлять нами, а не мы — ими. От когнитивной скупости вполне можно перейти к щедрости. Проявлять её, правда, получится не всегда: сил на это не хватит даже у самого критического критика. Рефлективное мышление требует энергии и повышенной внимательности, но ему тоже можно научиться, если этого захотеть.
Во время одного из своих известных выступлений индийский философ Джидду Кришнамурти спросил аудиторию, хотят ли они узнать его секрет. Присутствовавшие в зале затихли и подались вперед. «Вы знаете, — сказал он, — мне просто чаще всего наплевать».
Конечно, он сказал не так. По мнению большинства, он сказал: «Знаете, я просто не обращаю внимания на то, что происходит», — но он мог сказать и так, и эдак. Мне кажется, что наплевательская концепция более близка большинству. Я заранее прошу прощения за грубость этой фразы — а использовать ее я буду здесь часто, — но ничто не передает эту истину так хорошо.
Когда вы скажете кому-то «не обращай внимания», этот кто-то, скорее всего, на вас странно посмотрит — но только не тот, кто пришел на лекцию Кришнамурти. При этом все понимают, что в жизни иногда случаются такие неприятные моменты, на которые лучше всего просто забить/наплевать. Не забивать — значит думать о случившемся.
Например, кто-то нагрубил вам по телефону, и вы прокручиваете случившееся в голове, вы не можете так легко наплевать. А если вы просто повесили трубку, пожали плечами и спокойно поехали кататься на велосипеде, значит, у вас отлично получается забивать.
Если ты переживаешь, то это еще не значит, что ты делаешь что-то полезное, хотя может казаться, что это так. Кажется вполне закономерным, что каждый раз, запариваясь над чем-то, мы тем самым приближаемся к какому-то ответу. Но это не так, потому что постоянное прокручивание в голове — это мыслительный процесс, а мыслительный процесс, не направленный на поиск решения, бесполезен.
Это проливает свет на одно из наших самых неискоренимых и недалеких представлений о человеческом мышлении: мы уверены, что большинство мыслей ценны сами по себе, что они к чему-то приведут. Но большинство наших мыслей просто заполняют нашу голову и ограждают от реальной жизни. Они не приводят ни к каким важным решениям или аналитическим выводам, они просто поглощают нас и, возможно, еще и делают нашу жизнь короче.
Нам обычно кажется, что наши размышления выполняют какую-то функцию просто потому, что они вызваны сильной эмоцией или потому, что они направлены на предмет, который важен для нас: это могут быть справедливость, уважение или современное состояние общества. Нет. Размышления имеют смысл только в том случае, если они заставляют ваше тело двигаться и делать что-то полезное. Это не значит, что на любое жизненное огорчение, грубость или несправедливость нужно сразу же отвечать действием. Совсем наоборот. Обычно ничего с этим не поделаешь или просто не хочется делать. И это нормально. В большинстве случаев лучше вообще ничего не делать, просто забить.
Такая концепция может показаться апатичной. На самом деле это не так. Это просто отказ от пустой траты своей энергии и времени на мысли, которые ни к чему не приведут. Так что если вы решили над чем-то запариться, убедитесь, что это приведет к какой-то ответной реакции на то, что произошло, и затем переходите к действию. Вот наглядная схема действий.
Не так-то просто научиться забивать. Для этого нужна практика. Способность забивать должна входить в число тех жизненно важных умений и навыков, которым мы учим детей наравне с умением считать, завязывать шнурки и держаться подальше от незнакомцев. Не так давно я вышел на пробежку, и кто-то окрикнул меня из проезжающего грузовика. Кажется, он назвал меня педиком (или, может быть, Эдиком?).
Это меня здорово напугало, я даже, кажется, немного подпрыгнул от неожиданности. Они, наверное, засмеялись там, в своей кабине, и дали друг другу пять — или что там такие придурки обычно делают после того, как орут из машины. В моей жизни были такие времена, когда я потратил бы огромное количество энергии, переживая из-за таких несправедливостей. Но в тот день я не собирался этого делать, и это прошло мимо меня. Я все еще чувствовал первоначальный всплеск ярости и адреналина, но решил просто пропустить это пятисекундное событие, а не рефлексировать над ним еще полдня, а потом рассказывать всем о нем.
Я продолжил бежать и заметил, что всего несколько секунд спустя на улице все снова стало тихо и мирно. Не было ни малейшего следа произошедшего просто потому, что я не оживил его в своей голове, я наплевал на него.
Я знал людей, которые рассказывали целые истории, и не по одному разу, о каком-нибудь не самом приятном двадцатисекундном происшествии, которое случилось с ними много лет назад и которое они никак не могут забыть. Я думаю, вы тоже встречали таких людей. Не впадайте в такое же безумие. Следуйте выбранному курсу: просто забейте.
Умение вовремя забить не означает, что вы всегда на все будете забивать. Это только значит, что вы делаете это осознанно. У вас есть на то причина. Главное — это поймать себя на ответной реакции. Все начинается со злости и слов возмущения в вашей голове, обычно в форме остроумного ответа или внутренней проповеди о порядочности и уважении. Вы можете начать прокручивать несколько возможных сценариев, в которых вы показываете обидчику, кто здесь главный. Также очень легко увлечься мстительной фантазией, в которой (например) вы подобно танку/Терминатору несетесь за грузовиком, отчего он в конце концов врезается в дерево, и вот вы уже стоите и смеетесь, похлопывая себя по бокам.
Когда вы поймали себя на подобных мыслях, напомните себе, что вам вообще-то наплевать на такие вещи, и переключите все свое внимание обратно на материальный мир. Что у вас было дальше по плану, после того как произошел этот ничтожно маленький инцидент? Прислушайтесь к телу: что ему нужно, чтобы двигаться дальше?
Поэтому повесьте трубку. Наберите следующий номер, пробегите еще один километр, смешайте напитки, прыгайте на велосипед… все, что логически следует дальше в жизни человека, который не обращает внимания на мелочи жизни. А если вам не терпится над чем-то лишний раз задуматься, то лучше задумайтесь над этим.
Показ рекламы - единственный способ получения дохода проектом EmoSurf.
Наш сайт не перегружен рекламными блоками (у нас их отрисовывается всего 2 в мобильной версии и 3 в настольной).
Мы очень Вас просим внести наш сайт в белый список вашего блокировщика рекламы, это позволит проекту существовать дальше и дарить вам интересный, познавательный и развлекательный контент!
Смех
Интерес
Вдохновение
Красота
Умиление
Радость
Удивление
Трогательно
Гнев
Отвращение